Дельфис

В этой статье авторы обращаются к материалу именно русской народной сказки, так как считают, что она исторически и генетически в наибольшей степени отвечает российской ментальности — общей ценностной сфере сознания людей разных национальностей, объединённых по территориальному и языковому принципу. Сказочные образы, воплощённые в русской сказке, оформлялись, сохранялись и развивались многоликим народом, главной человеческой ценностью которого всегда являлась душа, сердечность как способ мировосприятия. Речь идет не о специфической отдельной «культурной зоне», противопоставляемой сказкам и мифологии Европы и Востока, а лишь о способе воплощения.

^{Рисунок И.В.Шишковой}

Сюжеты сказок являются общими для всего человечества вне географических и исторических особенностей, уходят корнями в единую мифологию, отражающую специфику человеческого сознания, лежащую вне пространства и времени.

«Однажды давным-давно...». И мы погружаемся в иное бытие: в иное время, иное пространство, иной мир, дверь в который нам открывает эта волшебная фраза — пароль, заклинание...

В чём же скрытая тайна видимых различий двух великих миров — мира Реальности, который мы, взрослые, считаем своим, и мира Сказки (мифы, фантазии), законными гражданами которого всегда считались дети?

Мир Реальности, как известно, является внешним, окружающим нас миром материальных проявлений — следствий наших решений, замыслов или просчётов. События, связи в этом мире формируются нашим разумом в зависимости от его знания или незнания. Более того, мир Реальности есть тот образ мира, который формируется в нашем сознании именно благодаря практическому разуму, характеризующему «взрослое» отношение к жизни.

Напротив, мир Сказки является миром внутренним, миром души, и определяет пространство внутренней жизни. Это — подлинная сфера причин; ведь именно побуждения и нравственно-эстетическая высота (или низость) души формируют образ мыслей и чувств, проявляющихся как добрые и дурные поступки. Сложность описания этого мира и всех его порождений — мифов, сказок, воображения, творчества — возникает именно потому, что он является абсолютно субъективным, имеет дело вовсе не с объектами, а с субъектами, и только с ними. Кроме этого о мире Сказки можно с уверенностью сказать, что это образ Мира, каким его изначально воспринимает наше сознание без посредства рассудка (практического разума). Он отражает единый закон внутренней жизни человека (и человечества) и поэтому обладает универсальным языком, тем могучим средством, что объединяет отдельные существа не по внешним признакам , а по чисто человеческой особенности — способности к самопознанию. Значит, сказка — то чарующе-прекрасная, то пугающая, но неизменно манящая, — приглашает нас на самую важную встречу — встречу с самим собой.

Стоило нам произнести (прочитать) «заклинательную формулу» («Однажды давным-давно, в некотором царстве, некотором государстве...»), и мы оказываемся словно по ту сторону зеркального стекла. И вот появляется главный герой — наше символическое внутреннее «Я», спрятанное в нас и зачастую угнетённое и подавленное alter ego, персонифицирующее душу, а точнее — живое, жаждущее развития самопознающее сознание. И начинаются диковинные и опасные приключения, требующие от героя (от нашего сознания!) беспредельной выдержки, мужества, любви и самоотверженности — лишь они помогут пройти через все испытания, совершить самые невозможные (сказочные!) подвиги, осуществляя, таким образом, путь нравственного восхождения к вершинам духовного (тридевятого) царства. Того же, кто дерзает посягнуть на драгоценности самого совершенного, самого нравственного знания — знания своих внутренних душевных законов, но чистоты и доброты не имеет, будет вместе с алчной старухиной дочкой («Морозко») рыдать на сундуках, наполненных тленом. Причём тонкая и деликатная в вопросах морали сказка никогда не наделяет подобной ролью самого главного героя («я» читателя), но всегда — его брата или сестру, персонифицирующих возможный негативный вариант проявления личности. Обязательная победа главного героя снова и снова внушает читателю непоколебимую веру в себя, в свою победу над злом.

Сказка учит нравственности. Вот здесь-то и начинается путаница — не вина, но беда наша, происходящая просто от того, что мы сами забываем, как мы были детьми. Мы используем сказку в беседах о нравственности, приводим в пример «добрых» героев, которые «поступают хорошо», и при этом постоянно редактируем сказки, убирая (или недочитывая детям) те места, где герой проявляет, с нашей точки зрения, явно «не моральную» жестокость или совершает обман. Мы превращаем сказки со всем их волшебством в банальные поучительные истории, тем самым «вытаскивая» нужные нам мотивы из целостного контекста повествования именно «сказочного» мира, не событийного, но внутреннего, тонкого, прекрасного и ранимого — мира становления духовной жизни человека.

Как же понимать сказку? Как примириться со всеми этими ведьмами, привязываемыми по просьбе нежной Алёнушки в конце сказки к лошадиному хвосту и обрекаемыми, таким образом, на лютую мучительную смерть! Как быть с обманами, воровством и подтасовками, совершаемыми главными героями или их волшебными помощниками (зверями) с эгоистической целью привлечь к себе благосклонность царской дочери, получить сундуки с сокровищами или занять царский трон? Как истолковать постоянно используемый в сказках способ борьбы с врагами их же (вражескими) методами, подслушивание и подглядывание (взять хотя бы эпизод с перекладыванием героем сказки спящих, ни в чём не повинных юных ведьминых дочек на место своих братьев, результатом чего становится кровавая драма убийства матерью собственных дочерей!)? В чём смысл никому не понятной (давайте наконец сознаемся в этом!) «Курочки-рябы», в чём состоит моральная нагрузка «Колобка» — неужели в том, что «опасно убегать от родителей»?!

Неужели, дав себе смелость полностью сознаться в подобной моральной «неординарности» сказки, мы встанем перед суровой необходимостью исключить её из духовно-нравственных средств воспитания? Никак нет. Надо стать выше своего непонимания и начать внутренне расти, развиваться или познавать великую тайну — себя, а значит, осуществлять первую (если не главную) нравственную задачу. (Действительно, как можно проявлять любовь и добро к другим, если оно не родилось в собственной душе; как можно бороться с социальным злом, если ты даже не распознал его в себе!)

Так у сказки особая мораль? И да, и нет. Нравственный закон един, но выражается в двух обозначенных нами мирах по-разному. Надо ли говорить, что закон саморазвития через самопознание строже закона внешних проявлений? Понятно, что нравственность начинается со строгости к себе, более того — с добровольной жертвы, когда жертвователь и жертва — одно лицо. Внутренний универсальный закон тоже един: каким бы ни был человек, первое, с чем он встречается за гранью «реальности» внешнего мира, — своя собственная «теневая» сторона, «зверь в человеке», которого необходимо если не уничтожить, то преодолеть, полностью подчинив себе. Не жестокости, чёрствости и эгоизму, а суровости нравственного долга учат символические убийства ведьмы, дракона-змея, пленение всех этих сказочных полулюдей-полузверей (птица Сирин в сказке «Садко»). Победа над «злым» существом только освобождает путь к осуществлению желания героя. Момент встречи с ним символически отражает первую истинную встречу «путешественника в страну своего духа» с самим собой, а победа возможна лишь как результат самоидентификации с «врагом»; иначе говоря, изложение в сказке ведётся таким образом, что читатель имеет возможность почувствовать, что речь идёт не о другом — «чёрном», неприятном и страшном существе, а об одной из ещё неизвестных и поэтому пугающих сторон собственного «Я», которая здесь, в этом мире души, получает автономию и символический облик.

Победа над «зверем» означает осознание его несамостоятельности («экзистенциальной несамостоятельности», «пустоты») и, таким образом, — подчинение этих сил контролю сознания. Это — первая трансформация героя, или, говоря языком сказки, — первое превращение (сказочный аналог события в мире реальности). Тут надо оговориться, что не только дети, но и непредвзято читающие сказку взрослые прекрасно чувствуют, что с убитой в сказке мачехой побеждает величайшее мировое зло — в нас самих, а «жестокое и коварное» лишение жизни Колобка таит мистерию рождения всего человечества.

Мы чувствуем духовную значимость и ценность сказки. Может быть настала пора осознать её для того, чтобы повседневную рутину, «быль» вывести из стагнации, превратить в закон нашей жизни — сказку, открывающую безграничные просторы самопознания, духовного самораскрытия? Что означают эти, казалось бы, безнадежные и рискованные, но обязательные поиски и спасение героем своей любимой или героиней своего суженого, в моральном смысле для заслушивающегося сказками малыша, лишь осознающего нравственный долг перед папой и мамой?

Дух живёт своей жизнью, настоятельно стремясь проявиться. В детском возрасте аппарат рассудочного мышления развит ещё очень слабо, его работа не «заглушает» импульсы иного, духовного «пространства», интуитивно влекущего дальше и выше. И в сказке события, раз завязавшись, влекут героя — наше сознание, исследующее собственные лабиринты, — к развязке, к главному, самому таинственному превращению.

Какова же сущность второго этапа превращений? Герой, пребывающий в начале событий в морально-индифферентном состоянии (Иванушка-дурачок), ступает на путь, уготованный человеку со времён Адама и Евы: путь «познания добра и зла», то есть выстраивания собственной нравственной шкалы (не вычитанной и не преподанной, а «рождённой в жизни духа»). Это добро и зло, как уже говорилось, должно быть найдено и различено внутри; только различённое единство, подобно магниту с двумя его полюсами, обладает потенциалом сил (энергией).

Познанием и подчинением своих противоположных качеств обретается некий нравственный эталон, мерило для морального оценивания «внешних» событий¹. Первый этап путешествия по сказке и первое превращение героя (героини) было связано с познанием принципа зла, которое в этической логике сказки должно быть подчинено герою как сила, защищающая добро.

Второе превращение героя происходит, когда, с честью пройдя первое испытание, он оказывается втянутым в орбиту таинственного действия второго нравственного принципа — верхней части ценностной шкалы. Добро и чистота — та противоположная, дополняющая часть, которую необходимо стяжать познавшему (своё) зло герою, персонифицируется сказочной мифологикой в образе существа противоположного пола («полюса»): Иванушка ищет свою Василису (Марию, Алёнушку), Марьюшка — Финиста Ясна Сокола... Обычно этот персонаж заставляет героя подниматься на высокую гору, преодолевать высоту— символ «вертикализации сознания». Образ психологически противоположный изначально чарует и притягивает ребенка (мальчика — царская дочь, Василиса...; девочку— царский сын, Алёша Попович...). Он формирует внутреннее убеждение, что суть физических различий пола коренится в проявлении одной из двух психологических человеческих ипостасей и спрятана в таинственной глубине души, за внешними различиями... Именно такой мудрейший и наиболее универсальный метод «полового воспитания» в совершенстве отработан народной сказкой издавна. Но задачи сказки, как задачи самопознания, гораздо шире.

Противоположная ипостась — герой или героиня, представляющие сущностный принцип добра, мудрости, нравственной чистоты как жизненной основы души, обитает внутри сказочной страны (тридевятого царства, Лукоморья...), то есть лежит глубже «подпороговой» теневой части личности, и поэтому «завоевание» сказочной невесты (жениха) требует от героя удесятеренных усилий и гораздо большей тонкости. Обычно сама дева даёт герою задания, выполнение которых связано с обретением мудрости силами интуиции и любви «женских» качеств (от героини сказка требует проявления противоположных, по сути мужских качеств: мужества, стойкости, смелости («Финист Ясен Сокол»; в некоторых вариантах этой сказки героиня, чтобы проникнуть во дворец, где чарами удерживается любимый, вынуждена переодеться в мужское платье).

Герой всегда отвоёвывает свою суженую; дева обязательно отыскивает жениха — «сказка не имеет» сослагательного наклонения. Этическая школа волшебных историй — в их нравственном постоянстве. Постоянство — в качестве идеи, архетипа, образца. Поэтому скрытый, тайный, сказочный смысл первоначальной формулы-заклинания («Однажды, давным-давно...») в конце сказки как прожитого, осуществлённого пути нравственного самостановления обретает новый смысл: «Так должно быть, так будет; и — так есть и пребудет!». Но для этого с героем должно — не забудьте! — произойти ещё последнее и главное превращение. Герой подтвердил своё право на царский престол, стал достоин своей суженой — и последнее, самое чудесное событие связано с его свадьбой.

Свадьба как символический момент соединения со своей противоположной душевной характеристикой возводит героя — Иванушку-дурачка Я – сознания² — на иной, высочайший нравственный уровень бытия. Смысл качества синтетического взаимодействия противоположностей, их «мистического брака» прекрасно раскрывает философское понятие сизигии — неслиянного единства вечно брачующейся пары двух разных. Такое духовное богатство поднимает сознание на уровень третьего, высочайшего состояния, охватывающего и возвышающегося над сизигической двоицей. Приобретение этого нового качества всеединства, целостности сознания и есть «царский путь», конечная трансформация сознания, или последнее превращение героя.

В символически-образном языке сказки эта переплавка сознания участника сказочных событий отражается в самом необычайном, самом загадочном и самом запоминающемся приключении, которое происходит с главным героем в апогее повествования. Это — знаменитая «варка» в кипящем котле («Конек-Горбунок»), после которой играется пышная свадьба; стяжание вечной жизни (вечного смысла) и победа над смертью как концом единичного бытия, не объединённого с высшим, — в похищении у Кощея яйца со спрятанной в нём иглой; обретение несметных сокровищ («злато-серебро, жемчуг, яхонты», которые кстати, обычно отдаются героем на постройку храма — символа духовного богатства, пополняющегося отдачей). События вокруг этой трансформации происходят высоко над землёй: на вершине горы, в высоких царских хоромах...

Такое завоевание духовного неба нравственно целиком преображает человека: расширяющееся сознание поднимается на всё более высокие уровни, адаптируя их сущность до тех пор, пока, достигнув верхнего предела своих стремлений, не узнаёт в постигнутой тайне себя, свой собственный смысл и свои глубины; пока в борьбе с самым великим страхом — страхом собственной смерти — не победит, познав своё бессмертие; пока не возродит в себе триединства «сказочных» качеств — вечный образ Творца. Поэтому сказочные сюжеты, в которых герой, обойдя весь мир в поисках счастья (или смысла жизни), находит его, вернувшись, у себя дома, имеют, кроме общепризнанного «нравственно-патриотического», гораздо более универсальный и глубокий этический смысл: только через испытания, жертвы и духовные свершения человек становится собой, возвращается к себе (в себя!). Лишь став собой, он поистине становится человеком, подтверждая своё царское достоинство. Человек, узнавший нравственный закон внутри себя, осознает, что сам является этим Законом (символ справедливого Царя в сказке). Теперь он сам становится гарантией нравственности, её эталоном. Сказка завершена, читателю пора проститься со сказочными хоромами, спуститься с небес на землю... И тем не менее приступить к самому великому сказочному подвигу — проявить всё то, что прожито и пережито в сказке, в реальном «внешнем» мире, запечатлеть в форме высоту духовных достижений, открыть миру свои глубины, ничем не воспользовавшись для себя. Но это — уже совершенно другая история.

Символически-образное оформление сказки, определяемое единым архетипом нравственного становления души в процессе самопознания, в народном творчестве претворяется в разнообразии сюжетов, соответствующих разным аспектам самопознания.

Каждая сказка, отражая путь души во всей его завершенной целостности, выделяет и предельно освещает, тем не менее, какую-либо отдельную сторону единства жизни души, даёт свой ключ к разгадке величайшей тайны человеческого духа. Для увлечённого исследователя сказка открывает множество других тайн, в отношении которых эта короткая статья может стать лишь отправной точкой изучения, открытий и постижения. Среди них — объективация субъективных сил души при первом сознательном столкновении с ним. Познавший тайну жизни иного мира — тридевятого государства³, постигает внутреннее смысловое единство целой иерархии персонажей, встретившихся ему в пути. Он осознаёт, что всё время имел дело с одним и тем же существом, проявлявшемся в разных формах в соответствии с уровнем сознания героя. И это существо — непостижимое Божество сказки, дух, оживляющий всю сказочную страну, — и есть он сам, герой сказки, его собственная нравственная индивидуальность, запёчатлённая от века, лежащая за семью печатями, неизменяемая, целостная, счастливая, всё сознающая, живущая импульсами мудрой любви ко всему сущему. В известном сюжете «Аленького цветочка» один и тот же таинственный персонаж является героине вначале под личиной безобразного зверя, потом — в образе прекрасного королевича, и он же на протяжении всего повествования — Дух, повелитель сказки, вершащий судьбу её персонажей и направляющий события.

Используя один из смысловых подходов к исследованию русской сказки, прослеживая её нравственно-воспитательную роль, авторы отдают себе отчет, что в этой статье намечены лишь некоторые из отправных точек определения этической функции мифа и его более поздней «производной» — сказки. (Сфера такой работы должна быть обогащена исследованием мистериальной, инициатической роли народных обрядов и ритуалов.) Сказка, воспроизводя живую структуру человеческой души, подобна целостному организму, живому существу. Поэтому предложенный подход не может претендовать на приоритетность, тем более — единственность. Позитивная сущность подобного аспекта восприятия и исследования материала в том, что его использование нисколько не посягает, не затушёвывает поэтико-художественной роли сказки (чем грешат прочие методы «перевода» языка сказки на научные «языки»); напротив, этическая трактовка сюжета (при условии достаточной глубины) подчёркивает и делает для нас ещё более ценной, осмысленно-живой красоту русской народной сказки.

Узоры Н.П.Кукаркиной