Дельфис

Из священных Образов, доступных незатемненному воображению человека — самый Высокий, самый Сокровенный, самый Грандиозный — Образ Матери Мира.

Непроявленная, абсолютно непознаваемая Матерь Мира — «Материя Матрикс» (Мула-пракрити: «мула» — корень; «пракрити» — материя.)

Проявленная, относительно познаваемая Матерь Мира — «Материя Люцида» (Светоносная).

Все Священные Женские Образы, почитаемые в разные времена пророками, праведниками и просто религиозными людьми, вдохновлявшие поэтов, художников и музыкантов — ипостаси Матери Мира. Это Афродита (Венера) язычников,- это Мария (Пречистая Дева, Мадонна, Богоматерь, Богородица) христиан; это Премудрая София гностиков; это Прекрасная Дама трубадуров, труверов, менестрелей и миннезингеров.

Прекрасная Дама — в той или другой мере обожествленный образ Идеальной Женщины, достоинства которой заслуживают преклонения и рыцарственного служения.

Благородный культ Женского Начала, превосходно запечатленный в творчестве Данте, Петрарки, в куртуазной литературе средневековья, получил новый расцвет в годы становления и подъема российского символизма, особенно в поэзии Владимира Соловьева и Алексндра Блока.

 

^{Дионисий Фрагмент росписи центральной апсиды Рождественского собора в Ферапонтовом монастыре}

 

В этой связи нельзя не отметить, что предтечей культа Прекрасной Дамы — Святой Девы — в русской поэзии выступил еще в 1829 году Александр Пушкин. Герой его стихотворения «Легенда», рыцарь «бедный» и «бледный».

 

Тлея девственной любовью,

Верен набожной мечте,

Ave, Sancta virgo, кровью

Написал он на щите.

 

Вячеслав Иванов

ЗИМНИЕ СОНЕТЫ (1919-1920)

 

Как месячно и бело на дорогах,

Что смертной тенью мерит мой двойник,

Меж тем как сам я, тайный ученик,

Дивясь, брожу в Изидиных чертогах.

И мнится, здешний, я лежу на дрогах,

Уставя к небу мертвый, острый лик:

И черных коней водит проводник

Пустынных гор в оснеженных отрогах.

И, движась рядом, поезд теневой

По белизне проходит снеговой;

Не вычерчен из мрака лишь вожатый,

Как будто сквозь него струясь, луна

Лучи слила с зарею розоватой,

И правит путь Пресветлая Жена.

 

Мирра Лахвицкая

СОНЕТ V (1891)

 

В святилище богов пробравшийся как тать,

Пытливый юноша осмелился поднять

Таинственный покров карающей богини,

Взглянул — и мертвый пал к подножию святыни.

Счастливым умер он — он видел вечный свет,

Бессмертного чела небесное сиянье,

Он истину познал в блаженном созерцанье,

И разум, и душа нашли прямой ответ.

Не смерть страшна, о нет, — мучительней сознанье,

Что бродим мы во сне, что скрыто пониманье

Глубоких тайн, чем мир и чуден, и велик.

Что не выносим мы богини чудной вида...

Коль жизнь моя нужна, бери ее, Изида,

Но допусти узреть божественный Твой лик!

 

Александр Кондратьев

ЕЙ

(начало XX века)

 

Темноликая, тихой улыбкою

Ты мне душу ласкаешь мою.

О, прости меня, если ошибкою

Я не так тебе песни пою.

 

Ты рассыпала щедро узорами

Светляков золотые огни.

Благосклонными вещими взорами

На открывшего душу взгляни!

 

Черно-синими звездными тканями

Ты Вселенной окутала сон.

Одинокий, с простертыми дланями,

Я взываю к Царице Времен.

 

Ты смеешься очами бездонными,

Неисчетные жизни тая...

Да прольется над девами сонными Бесконечная благость Твоя!

Будь щедра к ним, о Матерь Великая, Сея радостно в мир бытие,

И прими меня вновь, Темноликая,

В благодатное лоно Твое!

 

Николай Рерих

СВЕТ (1918)

 

Как увидеть Твой лик?

Всепроникающий Лик,

глубже чувств и ума.

Неощутимый, неслышный, незримый.

Призываю: сердце, мудрость и труд.

Кто узнал то, что не знает

ни формы, ни звука, ни вкуса,

не имеет конца и начала?

В темноте, когда остановится

все, жажда пустыни и соль

океана! Буду ждать сиянье

Твое. Перед Ликом Твоим

не сияет солнце. Не сияет

луна. Ни звезды, ни пламя,

ни молнии. Не сияет радуга,

не играет сияние севера.

Там сияет Твой Лик.

Все сияет светом его.

В темноте сверкают

крупицы Твоего сиянья.

И в моих закрытых глазах

брезжит чудесный твой

                                       свет.

 

Максимилиан Волошин

ОНА (1909)

 

В напрасных поисках за ней

Я исследил земные тропы

От Гималайский ступеней

До древних пристаней Европы.

 

Она — забытый сон веков,

В ней несвершенные надежды.

Я шорох знал ее шагов

И шелест чувствовал одежды.

 

Тревожа древний сон могил,

Я поднимал киркою плиты...

Ее искал, ее любил

В чертах Микенской Афродиты.

 

Пред нею падал я во прах,

Целуя пламенные ризы

Царевны Солнца — Таиах —

И покрывало Моны Лизы.

 

Под гул молитв и дальний звон

Склонялся в сладостном бессильи

Пред ликом восковых Мадонн

На знойных улицах Севильи.

 

И я читал ее судьбу

В улыбке внутренней зачатья,

В улыбке девушек в гробу,

В улыбке женщин в миг объятья.

 

Порой в чертах случайных лиц

Ее улыбки пламя тлело,

И кто-то звал со дна темниц,

Из бездны призрачного тела.

Но, неизменна и не та,

Она сквозит за тканью зыбкой,

И тихо светятся уста

Неотвратимою улыбкой.

 

ХВАЛА БОГОМАТЕРИ

(Из книги «НЕОПАЛИМАЯ КУПИНА»,

Стихи о войне и революции. Возношения, 1919)

 

Тайна тайн непостижимая,

Глубь глубин необозримая,

Высота невосходимая,

Радость радости земной,

Торжество непобедимое.

Ангельски дориносимая

Над родимою землей

Купина неопалимая.

 

Херувимов всех честнейшая.

Без сравнения славнейшая,

Огнезрачных серафим,

Очистилище чистейшее.

Госпожа всенепорочная

Без истленья Бога родшая,

Незакатная звезда.

Радуйся, о благодатная,

Ты молитвы влага росная

Живоносная вода.

 

Ангелами охраняемый,

Цвет земли неувядаемый,

Персть сияньем растворенная,

Глина девством прокаленная —

Плоть рожденная сиять,

Тварь до Бога вознесенная,

Диском солнца облаченная

На серпе луны взнесенная

Приснодевственная мать.

 

Ты покров природы тварной,

Свет во мраке, пламень зарный

Путеводного столба

В грозный час, когда над нами,

Над забытыми гробами

Протрубит труба,

В час великий, в час возмездья,

В горький час, когда созвездья

С неба упадут,

И земля между мирами,

Извергаясь пламенами,

Предстанет на Суд.

В час, когда вся плоть проснется,

Чрево смерти содрогнется

(Солнце мраком обернется)

И как книга развернется

Небо надвое,

И разверзнется пучина,

И раздастся голос Сына:

               — «О, племя упрямое!

Я стучал — вы не открыли,

Жаждал — вы не напоили,

Я алкал — не накормили,

Я был наг — вы не одели...»

 

             И тогда ответишь ты:

— «Я одела, я кормила,

Чресла Богу растворила,

Плотью нищий дух покрыла,

Солнце мира приютило

В чреве темноты...»

 

                В час последний в тьме кромешной

Над своей землею грешной

Ты расстелешь плат:

Надо всеми, кто ошую,

Кто во славе одесную.

Агнцу предстоят,

        Чтоб не сгинул ни единый

Ком пронзенной духом глины,

Без изъятья, — навсегда,

И удержишь руку Сына

От последнего проклятья

Безвозвратного Суда.

 

ПОЛЫНЬ

 

Костер мой догорал на берегу пустыни,

Шуршали шелесты струистого стекла.

И горькая тоска тоскующей полыни

В истомной мгле качалась и текла.

 

В гранитах скал — надломленные крылья.

Под бременем холмов изогнутый хребет.

Земли отверженной — застывшие усилья.

Уста Праматери, которым слова нет!

 

Дитя ночей призывных и пытливых,

Я сам — твои глаза, раскрытые в ночи

К сиянью древних звезд, таких же сиротливых,

Простерших в темноту зовущие лучи.

 

Я сам — уста твои, безгласные, как камень!

Я тоже изнемог в оковах немоты.

Я — свет потухших солнц.

Я — слов застывший пламень,

Незрячий и немой, бескрылый, как и ты!..

 

О Мать-Невольница, на грудь Твоей пустыни

Склоняюсь я в полночной тишине...

И горький дым костра, и горький дух полыни,

И горечь волн — останутся во мне.

 

Александр Блок

(1902)

 

Сны раздумий небывалых

Стерегут мой день.

Вот видений запоздалых

Пламенная тень.

 

Все лучи моей свободы

Заалели там.

Здесь снега и непогоды

Окружили храм.

 

Все виденья так мгновении —

Буду ль верить им?

Но Владычицей вселенной,

Красотой неизреченной,

Я, случайный, бедный, тленный,

Может быть, любим.

 

Дни свиданий, дни раздумий

Стерегут в тиши...

Ждать ли пламенных безумий

Молодой души?

 

Иль, застывши в снежном храме,

Не открыв лица,

Встретить брачными дарами

Вестников конца?

 

* * *

 

Вот снова пошатнулись дали,

Бегут, синеющие, в высь

Открыли все, что закрывали,

И, засмеявшись, вновь слились.

 

Пускай же долго без просвета

Клубятся тяжко облака.

Ты неизбежна, Дева Света,

Душа — предчувствием легка.

 

Она займется в час вечерний,

В прохладном таинстве струи,

И скроет свой восторг безмерный

В одежды белые Твои.

 

RELIGIO¹

1

Любил я нежные слова.

Искал таинственных соцветий.

И, прозревающий едва,

Еще шумел, как в играх дети.

 

Но, выходя под утро в луг.

Твердя невнятные напевы,

Я знал Тебя, мой вечный друг,

Тебя, Хранительница-Дева.

 

Я знал, задумчивый поэт,

Что ни один не ведал гений

Такой свободы, как обет

Моих невольничьих Служений.

2

Безмолвный призрак в терему,

Я — черный раб проклятой крови

Я соблюдаю полутьму

В Ее нетронутом алькове.

 

Я стерегу Ее ключи

И с Ней присутствую, незримый,

Когда скрещаются мечи

За красоту Недостижимой.

 

Мой голос глух, мой волос сед.

Черты до ужаса недвижны.

Со мной всю жизнь — один Завет:

Завет служенья Непостижной.

 

18 октября 1902

 

* * *

 

Я их хранил в приделе Иоанна,

Недвижный страж, — хранил огонь лампад.

 

И вот — Она, и к Ней — моя Осанна —

Венец трудов — превыше всех наград.

 

Я скрыл, и проходили годы.

Я пребывал в Служеньи много лет.

 

И вот зажглись лучом вечерним своды,

Она дала мне Царственный Ответ.

 

Я здесь один хранил и теплил свечи.

Один — пророк — дрожал в дыму кадил.

 

И в Оный День — один участник Встречи —

Я этих Встреч ни с кем не разделил.

 

Даниил Андреев

СОРАДОВАТЕЛЬНИЦЕ МИРА (Голубая свеча, 1955)

 

 Во всем, что ласково,

                           что благосклонно —

Твой, проницающий Землю, свет,

И если шепчем, молясь, «Мадонна» —

Сквозь лик Марии

                 Тебе привет.

 

Дыханье ли ветра из вешних далей

Лица коснется нежней струи —

В игре блаженствующих

                             стихиалей

Твоя улыбка,

             уста Твои!

 

Как ясно духу Твое веселье,

Когда на теплом краю морском

Ребячьи ножки промчатся мелью

И золотятся

             сырым песком!

 

Лучатся ль звезды в верховной славе,

В глубинах моря ль цветут цветы —

В их мимолетной, как миг, оправе

Ты, Безначальная,

                      только Ты!

 

Как одевает безгрешный иней

Земли тоскующей персть и прах.

Так всепрощающей благостыней

Ложится плат Твой

                   во всех мирах.

 

И если сердце полно любовью,

Самоотдачей любви полно —

К Твоих ласкающих рек верховью

Оно восхищено

                   устремлено.

 

Ты засмеешься — журчат капели.

Поют фонтаны, ручьи во льдах,

И отсвет зыблется

                     на колыбелях,

Прекрасных зданьях,

                               стихах,

                                        садах.

 

Так проницаешь Ты мир вседневный,

Так отражаешься

                   вновь и вновь

Во всем, что радостно,

                             что безгневно,

Что окрыленно,

                что есть Любовь.

 

* * *

 

Предчувствую

                небывалые храмы.

Полные мягко-лазурной мглой,

Звездный Праобраз Прекрасной Дамы

Над просветляемой духом Землей.

 

В сердце глядит заалтарный розарий,

Радуга окон дрожит на полу, —

Сердце ликует,

                  в каждом ударе

Все изливаясь

                    только в хвалу.

 

Слушаю,

        ниц преклонясь у порога,

Хор Вседержительнице,

                                Деве Дев, —

Светлых священнослужительниц

                                                 строгий,

В купол вздымающийся напев:

Той,

     к Чьим стопам, славословя и рея,

Преображаемые льются миры,

Той, что превыше кругов эмпирея,

Друга теплее,

                    ближе сестры;

 

Той, Кем пронизаны иерархии.

Той, Кем святится вся вышина,

Той, что бездонным сердцем Марии

Непостигаемо отражена.

 

Юлиан Долгин

МАТЕРЬ МИРА (1978)

 

Любовь... София... Матерь Света!

   И Дант, и Соловьев, и Блок

     Тебе служили беззаветно,

       И каждый был поэт-пророк.

И каждый лишь в Тебе, Единой,

   Чтил Даму Сердца, ибо шел

      На подвиг верным паладином;

          На плаху так, как на престол.

О, путь труднейший и славнейший!

   Чтобы хотя бы раз узреть

      Твой Лик слепительный и нежный —

          Для всеземного умереть

В Контакта миг необходимо;

   Забыть до самого конца

      Все, что привычно и любимо

          Во имя Твоего Лица.

Только к Тебе всю жизнь стремиться;

   Тебе принадлежать;

      Тобою мучиться, томиться;

          Тобой, как воздухом, дышать.

Ты держишь знамя Орифламмы.

   И, как Вселенская звезда,

      Сияешь над тремя мирами...

          Ты есмь всюду и всегда!

А я Твой слабый, бледный рыцарь.

   (На голове бумажный шлем;

     В руке, как щит, стихов страница.

       И там девизом — цифра «Семь»).

Я, некудышный и негодный,

   Дряхлей, чем старый Дон-Кихот,

      Собрался в путь высокогорный.

         Чтобы Твоих достичь Высот;

Чтобы Твое восславить Имя...

   Но кто, когда прочтет меня?

      С тетрадками стихов моими,

         Я бедный рыцарь без коня.

Даже без клячи — Росинанта...

   Но Ты во мне, но Ты со мной!

       Мне больше ничего не надо,

           Красы помимо Неземной.

Нет, надо! Все, что я напрасно

   В стихах не о Тебе писал —

      Пускай останется безгласно,

         Все, кроме строк про Небеса...

Все кроме строк Твоих, Мадонна,

   И — Матерь Мира, и — Твоих

      Майтрейя — Морий, чья корона —

        Духовная — на Семерых!

Я стал душой в сто раз богаче

   Единожды узрев Тебя.

      Пою Твое я Многозначье,

         Не постигая и любя.

Но Светлый знак и признак черный

   Познав, так как добро и зло,

      Пою, навечно восхищенный,

         Лучистой Истины Чело.

 

СИММЕТРИЯ

 

Склонила голову Мария

К Младенцу. В ней заключена

Вся мировая симметрия —

Всеобщая величина;

Гармония души и плоти.

Но материнства эталон

Без Духа Божьего в природе

Пречистой Девы — это ложь!

Не мало есть мадонн бездушных,

Самодовольных матерей,

Непроницаемых и чуждых

Для всех идей, для всех страстей.

Им очень далеко до Неба...

Лишь Боттичелли угадал,

Что целомудрие и нега

Венчают женский идеал.

Я выше всякого сравненья

«Мадонну с ангелами» чту.

Как математик уравненье,

Решил художник красоту.

В ансамбле прелестей лилейных

Капризность губ и странность глаз.

Совсем чуть-чуть непараллельных,

И тем прекрасных в самый раз!

За правильность хвалю снежинку

Однако в лепестках цветка

Как будто сделала ошибку

Природы верная рука.

Не выдержан на 100 процентов

Геометрический чертеж

Растения. Не строг, как церковь.

И все ж по-своему хорош.

Откуда это отклоненье?

Иль неизбежен диссонанс,

И красота звучит стройнее

Через нестройности нюанс?

Но в том гармонии свобода,

Что от своих вершин до дна

Вся симметричная природа

В несимметрйю влюблена.

 

Юрий Линник

МАТЕРЬ МИРА (Из «Триптиха лучших предчувствий», посвященного Е.И.Рерих, 1978)

 

В лазурной бездне — нежные черты:

Откуда эта мягкость у Вселенной?

Откуда в мире столько темноты

И столько человечности смиренной?

 

Мы понапрасну пробуем опять

Строенье мира выразить в модели! —

Дано лишь интуиции понять,

Что мир имеет форму колыбели.

 

Вот к телескопу заполночь приник:

Туманностью любуясь голубою,

И чувствую склоненный чей-то Лик

И доброе дыханье над собою.

 

Еще страданья много на Земле;

Еще рыданья сдерживает лира,

Но у моей планеты на челе

Лежит ладонь твоя, о Матерь Мира!

 

Встревоженно над нами наклонясь,

Спасаешь нас от горького надлома! —

И ощутим, поверив в эту связь:

Мы у себя, мы в Космосе, мы дома.

 

Ты женственные стройные черты

Неисчислимым формам сообщила.

Нам открывая тайну красоты:

Прекрасна нежность, а совсем не сила.

 

Какое обаянье бытию

Ты придаешь, смягчая все стихии!

Твой образ я в Мадоннах узнаю,

В иконах пламенеющей Софии.

 

Невидимая, стала зримой Ты;

Космическая, стала человечной,

Являя нам начала доброты,

Гармонию участливости вечной.

 

Ко всем Ты одинаково тепла

И всем народам Ты была отрадой:

Палладой в мире эллинов слыла,

А для славян была прекрасной Ладой.

 

Заветными глубинами светя,

Подобна ночь мерцанию сапфира! —

Весь этот мир, как дивное дитя,

Тобою выпестован, Матерь Мира!

 

Людмила Олзоева

К СТАРИННОЙ СТАТУЭТКЕ ТАРЫ (1985)

 

То божий дар, что был отпущен мне —

звезда, как соль, блеснувшая в окне,

 

и речь, что вызревала неспроста

и шевелила медные уста,

 

и ты, любовь, ведь я была с тобой.

Касалась ты руки моей литой

 

и бронзовых моих, чуть вмятых, плеч.

Курился дым от благовонных свеч,

 

взлетал над позолоченным лицом,

и над тяжелым дорогим венцом,

 

и над цветущей веткой, что росла

из-под лопатки, и, не зная зла,

 

благоухает вечным лепестком.

И луч шуршал и оседал песком.

 

Я медленно с подножия сошла,

звеня ступней, что кованой была,

 

и голову чуть отклонив назад.

И был суров и непонятен взгляд.

 

С тяжелым звоном блекнущая медь

открыла веки, чтобы мне глядеть

 

в твое лицо, чтобы в глазах моих

ты жил в зрачках тяжелых золотых.