Дельфис

Схватка с Гал Дулмэ

Шикая, шипя, кипя от гнева,

шибко Гал Дулмэ разбушевался

и, взмахнув своею желтой саблей,

разрубил повкось Абай Гэсэра

от ключицы и до левой пятки.

Но Гэсэр, как будто белый камень,

враз и звонко воссоединился

и, как черный камень, нерушимо

половинками соединился.

Встал Гэсэр и тоже острой саблей

Гал Дулмэ перерубил от шеи

до ступни, при этом хану сердце

надвое с потягом перерезал.

Гал Дулмэ, как будто черный камень,

половинками соединился,

и со звоном, будто белый камень,

воссоздался, воссоединился —

прежним грозным воином явился.

 

«Силой острия мы потягались —

силою плеча¹ тягаться станем!» —

порешили Гал Дулмэ с Гэсэром.

Снял Гэсэр узду с коня гнедого,

расседлал его пред новой схваткой;

Гал Дулмэ коня для схватки тоже

расседлал, взъярил и приготовил.

Скакуны сошлись — один другому

и подстать, и даже силой равен,

хоть по конским сравнивать их меркам,

хоть по меркам сравнивать верблюжьим.

Баторы отважные Гэсэра

сели на коней и поскакали

в тридцать три различных направленья,

каждый в сторону свою, и вместе

все напали на врагов — рубили

войско Гал Дулмэ, не разбирая,

кто пред ними: батор или лучник.

Войско Гал Дулмэ враз поредело —

горы из костей его сложились,

а из крови реки заструились.

 

После этого два исполина

порешили, что и сами вступят

в беспощадное единоборство.

Девять суток бились неустанно,

на десятый день решили сделать

перерыв — и, разомкнув объятья,

разошлись попить-поесть на воле.

На горе Холбо Гэсэр устроил

пиршество и с баторами вместе

приступил к еде, но вдруг заметил:

тридцать два здесь батора, кого-то

одного из ближних не хватает.

Но приблизился отважный всадник

на коне, который по лодыжку

был во вражеской крови горячей.

Это был Эржэн Шулма — он сходу,

ухватил копьем стегно баранье

и сжевал, спеша и обжигаясь.

Баторам он крикнул: «Так-то бьетесь

с войском Гал Дулмэ и так хотите

победить, в застолье пышном сидя?» —

и умчался в битву, неуёмный.

Спать не мог Эржэн Шулма в сраженье,

есть не мог Эржэн Шулма в сраженье —

весь он был в задоре и в движенье.

 

Повскакали баторы, и каждый

поскакал туда, где прежде бился, —

и сраженье снова разгорелось.

И Абай Гэсэр схватился снова

с Гал Дулмэ — полмесяца их схватка

продолжалась, и опять, уставши,

разошлись они к своим застольям.

Вновь Абай Гэсэр не досчитался

батора, и снова появился

позже всех Эржэн Шуллш — и снова,

ухватив копьем стегно, наелся

на ходу и пристыдил всех прочих,

поспешая в новый бой кровавый.

Баторы Гэсэра возвратились

к недобитому врагу — их схватки

в яростные битвы превратились.

Гал Дулмэ с Гэсэром вновь схлестнулись

в беспощаднейшем единоборстве.

Гал Дулмэ усилился и начал

перетягивать к себе Гэсэра —

за колени чуть не ухватился,

стал крутить и дергать он Гэсэра —

и за пятку чуть не ухватился.

И Гэсэр достал тогда из ножен

нож булатный с черной рукояткой

и велел ему: «Промчись, как буря,

по горам и по долинам — всюду

войско Гал Дулмэ рази, старайся

истребить и в ножны возвращайся!'»

И со звоном нож поверх травинок

полетел — всех баторов и войско

Гал Дулмэ он вырезал, и в этом

баторы Гэсэра помогали.

Всех побив, от крови отряхнулся

нож и в ножны у бедра вернулся.

 

Совершив расправу над врагами,

собрались все баторы Гэсэра

к месту поединка, где с Гэсэром

Гал Дулмэ отчаянно боролся.

И Буйдэ Улан, сын Бомбохина,

белоснежного коня оставил,

засучивши рукава по локти,

подобрав до ягодиц подолы

своего халата, ухватился

за колено Гал Дулмэ, но резко

тот лягнул — и отлетел наш батор

за три взгляда в сторону от схватки.

И Гэсэр своей волшебной силой

на ноги поставил и обратно

возвратил к себе Буйдэ Улана,

но вернулся тот не так уж рьяно.

 

Баторы Гэсэра встали кругом,

баторы Гэсэра расчехлили

боевые луки — и пустили

в Гал Дулмэ со всех сторон и разом

тучу стрел своих неотразимых.

«Этих лучников лишь не хватало!» —

вскрикнул Гал Дулмэ и, напрягая

волшебство свое, возвел ограду

из стекла, — все баторы Гэсэра

в ней, как будто в клетке, оказались:

вовнутри толпились и метались,

бесполезно вырваться пытались.

 

И тогда-то баторы взмолились

и, томимые позорным пленом,

обратились к Небу за подмогой:

пятьдесят пять тэнгри призывали

их увидеть с западного неба,

звали пятикнижного бурхана

их беду увидеть из-за тучи,

Шутэгтэ великого просили

вызволить их из стеклянной клетки

и, конечно, больше всех молили

бабушку Манзан Гурмэ, что многих

небожителей сама вскормила,

помощь оказать — спасти из плена,

чтоб сражаться вновь с Гэсэром рядом.

А еще они Заса Мэргэна,

брата старшего Абай Гэсэра,

что живет почти что в поднебесье

на горе Саган Бургэ, просили

появиться здесь, помочь Гэсэру,

им самим помочь — моленья ввысь

взмыли и до тэнгри донеслись.

 

Изнывая в непосильной схватке,

изводясь в тоске по всем пленённым,

изнемогши в страшном напряженье,

сам Гэсэр, как баторы, заплакал.

Но своим умением волшебным

песнями свой плач Гэсэр представил,

что поют, чтоб слух гостей потешить,

а рыданье — сказками представил,

что рассказывают малым детям.

Их услышал Гал Дулмэ, как песни

и как сказки, — так и млел от счастья.

А Гэсэр тогда до звона леса

и до глухоты изюбра плакал,

исходя бессильными слезами.

И как баторы, он тоже с просьбой

обратился ко всесильным тэнгри,

также к пятикнижному бурхану,

к Шутэгтэ великому, а также

к бабушке Манзан Гурмэ, что многих

небожителей, богов, бурханов

приняла сама и воспитала,

и врагам в обиду не давала.

 

Призывание Абай Гэсэра

привлекло к нему вниманье Неба:

бабушка Манзан Гурмэ, услышав

потрясающие слух моленья,

Книгу Судеб вынула и стала

узнавать, что там стряслось с Гэсэром.

Вычитало бабушка из Книги,

что в стране Хонин Хото, в пустыне,

где живут лишь злые духи-ветры

да сороки, слабый как ребенок

и униженный Гэсэр томится —

плачет и рыдает от бессилья.

Вычитала бабушка, что вещий

конь его гнедой уткнулся мордой

в землю, как паршивый жеребенок,

а все баторы его в ловушке,

как в тюрьме стеклянной, пребывают.

Бабушка Манзан Гурмэ велела

брату старшему Абай Гэсэра,

мудрому Заса Мэргэну, с неба

опуститься в Средний замби к людям

и помочь страдающему брату.

Бабушка дала Заса Мэргэну

туесок заоблачной брусники

и сказала: «Если ты Гэсэра

на земле еще живым застанешь

в битве беспощадной и великой,

накорми его моей брусникой!»

 

 

С помощью небесного брата своего Гэсэр победил Гал Дулмэ и его последыша, но из-за беспечности своей попал в рабство к мангадхаю Лобсодою и в облике осла работал на него. Спасла Гэсэра его воительница-жена Алма Мэргэн. И тогда он расправился с воинством коварных мангадхаев-иноплеменников. Затем в великих битвах Гэсэр одолел главного своего врага — непобедимого Ширэм Минату, а также последышей зла. И вынужден был работать на китайского правителя Гумэн Сэсэна.

Гэсэр и Гумэн Гоохон

Время отработок миновало,

время избавленья наступило —

вредные оставивши занятья,

поспешил Гэсэр домой вернуться.

Но с собой он взял Гумэн Гоохон²

и проехал с нею путь обратный.

Около Хатан, своей долины,

ночевать Абай Гэсэр собрался.

Добыл он стрелою маралуху,

разложил костер величиною

с горку — и на нем изжарил мясо.

За едой сказал Гумэн Гоохон:

«Надо, чтобы наши кони вместе

эту ночь паслись, и если будем

счастливы с тобою, то скакун мой

спустится с твоей кобылой к речке.

Если же не суждено нам счастья,

то твоя кобыла не захочет

быть с моим конем и удалится

к пастбищу у самого предгорья.

Как нам жить с тобой, узнаем вскоре.»

 

Отпуская лошадей на волю,

отводя их от костра подальше,

скакуну шепнул Гэсэр на ухо:

«Ты, пасясь, китайскую кобылу

покусай — подпорти ей загривок

да и отгони к горам подальше!»

У костра Гэсэр с Гумэн Гоохон

на одной кошме до света спали.

А когда проснулись, увидали,

что скакун Гэсэра возле речки,

а кобыла около предгоръев

ходят в травах, как чужие — порознь.

От того, что кони разлучились,

всадники, конечно, огорчились.

 

Женщине сказал Гэсэр, что думал,

жестко на немой вопрос ответил:

«В жизни нам с тобой не будет счастья,

поезжай домой — живи, как хочешь!»

А Гумэн Гоохон отвечала:

«Ты ведь знал заранее, что будет,

чем закончится дорога наша.

Все ты ведал: хорошо иль плохо

жить ты будешь, став моим супругом.

Я ведь не красавица, я знаю.

Вижу, ты Алма Мэргэн боишься:

возревнует и возжаждет крови.

Но когда бы жили мы с тобою,

то двенадцать сыновей могучих

принесла бы я Абай Гэсэру.

А когда бы я их нарожала,

то и три жены твои родили

по двенадцать сыновей прекрасных, —

вот каким бы род Гэсэра стал,

вот каким бы он в веках предстал!»

 

Сел Абай Гэсэр в седло, печалясь,

села женщина в седло, горюя, —

и разъехались они: два разных

им пути лежали в Среднем замби.

 

 

Одному — в Хатан, к речным низовьям,

к баторам своим, дворцам и женам;

а другой — прочь из Хатана, к желтым

берегам, лесам, степям китайским.

Их следы ветрами заметало,

гордость же вернуться не давала.

 

Долго ехал, но доехал все же

до дворца Абай Гэсэр в раздумье.

Так и в дом вошел он невеселым

и без прежней радости поведал,

что он подданным Гумэн Сэсэна

дал свободу жить не по приказу,

что он восемнадцать подземелий

для сокровищ истинных очистил

от различной нечисти и скверны,

что теперь наверняка настали

времена спокойствия и мира.

И Алма Мэргэн накрыла мужу

два стола — из серебра и злата.

И Абай Гэсэр оружье снял,

и подальше с глаз его убрал,

но лицом, увы, не просиял.

Мировое дерево

Отдыхая как-то на лежанке,

отыскал Абай Гэсэр в старинной

Книге Судеб то, чего не знал он.

Там прочел Гэсэр: «Ты опустился

в Средний замби с западного неба,

чтобы то, что ввысь растет, подрезать,

а что в ширину растет, обузить,

а враждебное утихомирить,

а зловредное все изничтожить.

Но в стране Тэбид³ растет опасно

древо одинокое, что может

восемь ярусов небесных острой

удлиняющейся вверх макушкой

прорасти, и это очень плохо...»

И Гэсэр захлопнул Книгу Судеб,

и призвал к себе Буйдэ Улана,

сына Бомбохина, — тот явился.

Батору Гэсэр сказал: «Мы едем

в ту страну, где, протыкая небо,

дерево растет. Найди гнедого

скакуна и собирайся в путь,

да вооружиться не забудь!»

 

Поскакал по пастбищам посланец,

пообъехал он леса Алтая,

пооблазил он хребты Хухэя —

и едва нашел коня гнедого,

предназначенного для походов,

ездок и сражений в Среднем замби.

Отловив коня, ему на спину

батор положил потник из шёлка,

и седлом с серебряной лукою

оседлал, и для подъема в горы

пристегнул серебряный подгрудник,

а для спуска с гор приладил сзади

скакуну серебряный подхвостник.

Десятью подпругами двойными

накрепко стянул коню он брюхо,

всею силой рук позастегнул их.

Повод на луку седла забросил,

недоуздком возле коновязи

скакуна покрепче привязал

и готовиться в дорогу стал.

 

Перед выездом в поход нелегкий

перебрал Гэсэр вооруженье,

перед отправленьем в путь неблизкий

в зеркале, что с дверь величиною,

оглядел себя, чтоб ни соринки,

ни пылинки не было, а после

в зеркало, что шириною в локоть,

погляделся, чтобы ни пылинки,

ни соринки не было, — остался

всем доволен: хорошо собрался.

 

Отвязав коня от коновязи,

отрешась душою от домашних,

поскакал Гэсэр по ходу солнца,

путь держа в страну Тэбид, и если

ехал muxo-muxo, mo копыта

скакуна отбрасывали камни

и комки — величиною с чашку,

если быстро-быстро, то копыта

скакуна отшвыривали камни

и комки — величиной с корыто.

Ехал день и ночь он, обгоняя

ветер, что в ушах коня гудит,

и приехал так в страну Тэбид.

 

Оказалось дерево огромным:

показалось, что из центра мира

прорастает от земли до неба

и уже почти его проткнуло.

И Гэсэр приблизился и вынул

желтый лук с хангайскою стрелою,

с многими растяжками, который

обладал волшебной силой боя.

Растянувши тетиву до среза

наконечника, Гэсэр ударил

дерево стрелой — и та макушку

начисто снесла, и наземь пала,

и ушла под почву без следа,

потерявши силу навсегда.

 

 «Ты не станешь выше никогда!

Ты не станешь толще никогда!

Но и не сгниешь ты никогда —

будешь так ты долгие года

выситься, не рушась никогда!

Тем, какое нынче, будь всегда!» —

и Гэсэр над деревом волшебной

желтой палочкой провел своею,

чтобы жестом закрепить заклятье.

И с тех пор у мирового древа

прекратился рост: касаясь неба,

высится оно над Средним замби.

И когда к нему приходит путник,

то, чтоб обойти вокруг святыни,

надобно идти три дня, три ночи,

да и то широкими шагами.

Вдоль ствола у мирового древа

шов проходит: в засуху он шире,

в дождь он уже, в этом шве порою

лошади спасаются от зною.

 

Поспешил Абай Гэсэр обратно,

порешив, что дело как-то сделал:

вроде бы высокое обнизил,

вроде бы широкое обузил.

В сторону Хатана путь направил:

если ехал тихо, то копыта

скакуна отбрасывали камни

и комки — величиною с чашку,

если ехал быстро, то копыта

скакуна отшвыривали камни

и комки — величиной с корыто.

Прибыл ко дворцу в своей долине,

привязал коня у коновязи,

в дом вошел и, посчитав, что время

мирное и доброе настало,

снял с себя оружье и убрал,

и готовить праздник приказал.

 

Повелел Гэсэр столы расставить,

попросил созвать гостей на праздник,

и Алма Мэргэн почти что с гору

мяса наготовила и дичи,

и почти что с море наварила

арахи, а прочих яств — бессчетно.

И Абай Гэсэр собственноручно

в барабан свой золотой ударил —

северных созвал на пир соседей,

в барабан серебряный ударил —

южных пригласил к себе соседей.

Баторы — все тридцать три там быль,

воины — все триста, ну а войско —

все три тысячи людей там было.

И три дяди тоже — три великих

тугэшинских хана — прискакали,

чтоб не опоздать на пир Гэсэра.

Восемь дней там гости пировали,

на девятый головы подняли

и Абай Гэсэра слушать стали.

 

Голосом пророка и провидца

говорил гостям Гэсэр — как будто

обращался он ко всем живущим:

«С неба опустился я сюда

с неизбывной жаждою добра,

старшим я над ханами воссел,

с недругами биться начал я.

И теперь вот можно увидать,

что успел я сделать для людей.

Злобных и коварных усмирил,

злых и кровожадных истребил,

слабых и несчастных укрепил,

бедных и голодных накормил,

тихих и беззлобных ободрил.

Что еще я сделал для людей?

Все высокое принизил я,

а широкое заузил я;

низкорослое возвысил я,

а все узкое расширил я.

Буду жить теперь среди людей

в окружении семьи своей,

в счастье и добре — до склона дней!»

Эпилог

Он говорил с людьми как человек,

он с воинством общался как боец,

он мудрецам открылся как мудрец

пред тем, как начал жить в кругу семьи,

испытывая счастье трижды в день, —

Абай Гэсэр, величием могуч,

Абай Гэсэр, могуществом велик,

небесным светом чей отмечен лик.