Дельфис

На севере Африки, там, где тысячелетия назад останавливались караваны, пришедшие из Страны Чёрных «дорогой золотых колесниц», ныне лежит страна, одиозное название которой, как правило, настораживает любого представителя западной цивилизации: Социалистическая Народная Ливийская Арабская Джамахирия. Все главенствующие посты в ней давно принадлежат одному человеку — полковнику Муаммару Каддафи.

Но он не диктатор. В своей знаменитой «Зелёной книге» этот арабский лидер, отвергнув и коммунизм, и капитализм, разработал «Третью мировую теорию» — Джамахирию, обеспечивающую подлинную власть народа. Плоды этой системы может увидеть каждый, кто приезжает в столицу Триполи или ещё в десяток небольших ливийских городков, протянувшихся узкой полосой вдоль Средиземного моря. Южнее лежит Сахара — величайшая пустыня планеты, где теорию развития определяет песок.

Мы стали первой российской экспедиционной группой, которой власти разрешили проехать на юго-запад через всю великую пустыню. Мы хотели повторить путь братьев-насамонов, которые две с половиной тысячи лет назад проложили через пески «Дорогу золотых колесниц», по которым караваны с золотом, добываемым в излучине Нигера, следовали к средиземноморскому побережью.

Проехав на джипах 1000 километров вглубь великой пустыни, мы оказались в вади «Аль-Аджьяль», где примостился городок Джерма. Словом вади в Северной Африке называют сухие русла рек. В глубокой древности по пустыням текли полноводные реки, и их высохшие отпечатки тянутся теперь среди песков на десятки и сотни километров.

Три тысячи лет назад городок этот назывался Гарама и был столицей могущественного народа — гарамантов. Осматривая их древние могилы, которых здесь более 45 тысяч, мы даже и не предполагали, что судьба совсем скоро столкнёт нас с потомками древнейшего племени. Ещё Геродот писал о воинственных племенах, проникавших в те времена на запряжённых лошадьми колесницах глубоко в степи, покрывавшие территорию нынешней Сахары. В армии Ганнибала конники-гараманты составляли целый кавалерийский корпус!

Но с VII века волны арабских переселенцев вытесняли гарамантов всё южнее и южнее в засушливые районы, вынуждая тем самым разбойничать на караванных путях. Остатки племён прозвали «таувариками», то есть безбожниками. Отсюда и пошло название — туареги. Ныне эти светлокожие люди ассимилировались среди арабов, приняли ислам и подрабатывают, как и все ливийцы, чем бог пошлёт.

Однако мужчины-туареги повсеместно сохранили традицию постоянно закрывать лицо особой повязкой, называемой по-туарегски — тагельмус, а по-арабски — шаш. С 18-ти лет юноша начинает носить этот символ мужества настоящего кочевника пустыни, опуская повязку до подбородка только во время еды, незаметно для окружающих.

^{Туареги}

Слышали мы и о том, что в самых глухих районах Сахары ещё кочуют племена вольных туарегов, называющих себя имошагами (свободные). Они считают, что в пустыне есть всё, что нужно настоящему имошагу, а чего в ней нет, то имошагу и не нужно. Эти воины пустыни ушли прочь от цивилизации, делающей людей своими рабами. Они пошли на невероятные лишения, но сохранили свою самобытную культуру.

*  *  *

Скалы-останцы нагорья Акакус скоро остались за спиной, и мы въехали на бескрайние просторы песчаного океана пустыни Идехан-Мурзук — одного из крупнейших в мире скоплений жёлтых песков. Сколько головой ни крути, вокруг ничего, кроме барханов! Какие колодцы? Какая вода? Где её тут искать, если закончатся запасы? Машины, взвывая моторами, постоянно буксуют, и мы спешим им на помощь. Толкаем джипы, обливаясь потом, меняем лопнувшие баллоны и молимся лишь о том, чтобы не случилось какой-нибудь серьёзной поломки. Так как кроме компаса у нас нет с собой никаких средств спутниковой связи. А запас воды — всего на один день.

Солнце палит нещадно. Теней нет. Терзает жажда, а вокруг не найти даже камешка за щёку. Впрочем, он уже не сможет обмануть обезвоженный организм. Песок упорно лезет под одежду и скрипит даже под веками. Он медленно душит нас и ждёт. Ждёт очередной самонадеянной жертвы.

Который час кавалькада наших машин мечется между дюнных цепей, иногда в понижениях, переваливая из одной песчаной «долины» в другую.

Водители уже не едут по маршруту, а ищут колодец. Как они здесь ориентируются — одному богу известно: тянущиеся во все стороны, до самого горизонта, жёлтые песчаные волны, внешне почти ничем не отличаются друг от друга. К тому же барханы за год перемещаются ветром на десятки метров, меняя очертания. Какие тут могут быть ориентиры?

Но, видимо, для жителей пустыни они всё-таки существуют. А может быть молитвы помогли: за час до заката, который мог стать последним для экспедиции, водители нашли то, что искали в песках весь день.

Когда-то здесь жили люди. Десяток глинобитных, полуразрушенных, заваленных песком по самые плоские крыши, домиков без окон, ютились в котловине между двумя огромными звёздчатыми барханами. Наверняка этот год будет последним в жизни места, бывшего когда-то цветущим оазисом. Бархан всем телом навис над ним, запустив песчаные щупальца под каждую крышу. Он поглотил всё живое и неживое, а скоро проглотит и память о них.

Разобрав крышу одного, только им известного строения, водители-туареги открыли старый колодец. Мягкими ведрами, сделанными из верблюжьих шкур, нам удалось набрать оттуда около 100 литров мутноватой прелой воды. Не знаю, как передать ощущение тех первых глотков. Вода не была, как принято говорить, самой сладкой в моей жизни, но её вкус и запах, уверен, мне не забыть никогда.

Мы остались ночевать около развалин былой жизни, надеясь к утру нацедить ещё немного воды. Ужинали молча, да и привычных песен не пели.

Тягостно ночевать на кладбище чьих-то судеб, чьей-то любви и несбывшихся надежд. Да и сами мы ещё остаёмся на волоске от такой же участи. Остаёмся заложниками судьбы и песков. Потому что песок любит воду не меньше, чем всё живое на земле, и всегда готов отобрать даже последние капли.

Пустыня… Наверно, корень этого слова означает стынущую в жилах, загустевшую без воды кровь. Загустевшую и остановившуюся навсегда.

Глупая забава

Рано легли, рано встали. Всем хотелось подняться на огромный бархан, погубивший оазис и с него полюбоваться восходом солнца. Не менее получаса мы карабкались по песку вверх, поминутно проваливаясь и увязая. Ветра не было, но над самой поверхностью бархана постоянно струилась дымка песчаной позёмки. Картина напоминала зимнее восхождение в горах: так же метёт снежный низовик, так же резко скрипит под ногами наст.

Стоп! А здесь — не скрип доносится из-под ног, а какой-то ворчливый скрежет. Странно, наверное, ветер искажает звуки.

Мы успели как раз вовремя. Лежащие под нами бескрайние волны песчаного моря были ещё тёмно-серыми, сливающимися с горизонтом. И вдруг, словно сказочный салют озарил спящее небо. Бесчисленные мелкие кудряшки высоких облаков, невидимые до тех пор, внезапно загорелись нежным жёлтым цветом. Словно тонкие стружки с небесного дерева, они закурчавились на тёмном фоне неба, восхищая взор фантастическим орнаментом. А может, это райские птички пробуждаются от долгого сна?   

Скрытые пока лучи солнца, зажигали всё новые и новые стайки. Лёгких золотистых пёрышек становилось больше. Вскоре они заполонили весь небесный свод, расшив его своими узорами, словно сказочную тюбетейку.

Первый луч солнца внезапно ударил из-за горизонта в ближайшие облака, и они вспыхнули багровым пламенем. Занялось торжественное буйство небесного пожара. Одни за другими, светлые пёрышки облаков будто окунались в пурпур, а небо вокруг них постепенно становилось ультрамариновым, синим, а потом и прозрачно-голубым.

Пустыня, расчерченная длинными тенями барханов, озарилась сочным жёлтым светом, подставляя свои необъятные просторы ласковому утреннему солнцу. Здравствуй, новый день жизни! Здравствуй, матушка-планета!

Но от солнца проснулся и ветер. Он внезапно ударил плотной стеной колючего песка. Порыв был такой силы, что буквально сбил нас с вершины бархана. Прикрываясь куртками, мы «по-суворовски» поехали вниз по крутому склону, увлекая за собой лавины песка, будя и оглашая дремлющую пустыню радостными воплями. Вот это класс! Ура! Даёшь! Ура!!!

И вдруг, с огромным барханом что-то произошло. Откуда-то из его глубины послышался низкий недовольный гул. Он быстро нарастал и стал ощущаться каждой клеткой тела. Могучая песчаная масса мелко задрожала, и как будто стала толкать меня. Это невероятно, но я отчётливо чувствовал толчки в спину, словно катился не по мягкому песку, а по ухабам.

Гул перешёл в напряжённый рокот, заставивший похолодеть от внезапно нахлынувшего страха. Он сдавил голову и встал тугим комком в горле.

Судорожно отталкиваясь холодеющими руками, я закувыркался вниз в состоянии безотчётного ужаса. Песок, как наждачная бумага, терзал открытые части кожи и, казалось, вгрызался, втрамбовывался в меня, стараясь превратить тело в камень. Он явно желал моей смерти, и я это чётко осознавал.

Скатившись к подножию, я бежал без оглядки, панически стряхивая с себя прилипшие песчинки так, будто они продолжали кусать меня. Бархан злобно гудел вслед, заглушая громкие стоны моих товарищей, бегущих рядом.

Расплата

В лагере мы понемногу успокоились и ощущения, полученные на бархане, стали казаться игрой воображения. Однако водители почему-то не разделяли нашего оптимизма. Они что-то бормотали о том, что нельзя тревожить духа-хозяина бархана своим шумом и озорством, при этом быстро собирая лагерь и намереваясь спешно уехать.                                              

Машины выбрались из котловины и помчались по песчаным просторам широкого русла древнего вади. Но не прошло и часа, как наша кавалькада вдруг остановилась. Туареги сгрудились и стали с волнением о чём-то разговаривать, осматривая горизонт. Мы не увидели там ничего необычного, но услышали какие-то странные звуки, доносящиеся ниоткуда. Словно кто-то тихо играл в неподвижном воздухе то ли на нежных гуслях, то ли на волшебной скрипке. Это была сладкая и завораживающая музыка, чуть слышная, но совершенно отчётливая.

Очаровательную гармонию прервал рёв двигателей: не обращая на нас внимания, водители стали быстро выстраивать джипы в тесный круг-звёздочку, радиаторами в центр, и обносить его кольцом брезентового забора-ширмы, которым они обычно защищали лагерь от песка ночью.

Подбежал наш проводник Жамааль и на полном серьёзе стал быстро говорить, что дух бархана вызвал Эола — бога ветров. Пески-эрга запели, значит, он уже близко, а «дышащий ядом» — большая беда для путников. У нас лишь несколько минут, чтобы попытаться спастись.

Горизонт, утратив обычное марево прозрачности, покрылся какой-то тёмной дымкой. Слегка колеблясь, она разрасталась вверх и довольно быстро приближалась к нам со всех сторон. Ещё удивительнее было другое зрелище: вершины всех ближайших барханов, словно действующие вулканы, красиво «курились» тёмными облачками поднятого в воздух песка. И это притом, что вокруг нас царил душный штиль.

— Самум! — крикнул кто-то, и сердце моё судорожно сжалось. Окружающий воздух стал резко темнеть и терять прозрачность, но было видно, как прямо над нами багрово-чёрные тучи быстро неслись со всех сторон к зениту, проглатывая последние лучи солнечного света.

Мы бежали к машинам, выхватывали из рук водителей верблюжьи одеяла и, закутавшись в них с головами, падали на и под сидения. Захлопали дверцы, а потом стало так тихо, что слышно было лишь учащённое биение сердца.

Страшный удар встряхнул машину, и все её части отчаянно завизжали. Это был даже не удар. Чья-то огромная мощная пасть будто схватила джип и стала отчаянно его мотать и трясти, ударяя о капоты соседних автомобилей, стараясь вырвать из общего круга. Этот кто-то незримый ужасающе ревел голосом реактивных турбин, проникающим в каждую клеточку вспухшего мозга. Герметичный салон почти мгновенно наполнился пылью и песком. Меня, лежащего на полу, немилосердно било об ножки сидений, не давая зафиксироваться. Густая смесь пыли с горячим воздухом упорно пробивалась под одеяло. Вскрикивая при каждом ударе, я хватал её ртом, вдыхая и глотая. Она обжигала лёгкие, и дышать было мучительно больно. Голова раскалывалась, выплёскивая в песок остатки мыслей, и скоро, окончательно потеряв ощущение реальности, я уже не понимал, стоит ли джип, лежит ли, или уже летит под небесами крохотной песчинкой в тисках неведомой и страшной силы. Мне было всё равно: бесчувственное тело продолжало биться всем, чем можно, обо всё, что было рядом, и душа моя лишь ждала его смерти от неминуемого удушья.

Не знаю, сколько часов продолжался кошмар самума и сколько времени мы приходили в себя. Водители вытаскивали нас из салонов, раскапывая песок, и укладывали в неподвижный ряд, словно мертвецов. Да мы почти ими и были.                                                  

Не знаю, когда закончился день, но света не было до самого утра.

Все мы лежали в морозной ночи пустыни, и этот холод был лучшим лекарством для избитого тела, воспалённого разума и уставшей души.

В конце концов, мы отлежались, а вот Каду, старшему сыну Жамааля, не повезло. Торопясь закрепить канистры с водой, он поздно прыгнул в машину, и удар двери раздробил ему предплечье. На обработку раны ушло немало воды, ещё больше вылилось из разбитого пластика канистр. Опять ввели жёсткий режим экономии и двинулись дальше, благодаря Бога, что крепко побитые Тойоты всё же завелись.

Через день состояние Каду значительно ухудшилось. Несмотря на таблетки, стали проявляться признаки гангрены и сепсиса, о чём я сообщил проводнику, сидевшему теперь за рулём головной машины. Тот промолчал.

Однако спустя несколько часов, Жамааль резко изменил наш курс и вместо юго-запада мы поехали на юго-восток. Прошёл ещё день напряженного джиппинга по барханам, и вдруг, выехав на высокую кромку одного из них, мы увидели впереди картину, которую вначале приняли за мираж.

^{Озеро среди песков}

Внизу, в обширной песчаной котловине лежало круглое голубое озеро. Густые акации и стройные финиковые пальмы окружали его плотным зелёным кольцом, словно мохнатые ресницы влажного глаза. В их тени виднелось несколько необычных строений, напоминающих шатры, но людей не было видно. Мы замерли от удивления и восторга.

— Это селение вольных туарегов-имошагов. Кроме меня мало кто знает о нём, — сказал Жамааль. — Место святое и постороннему туда нельзя ходить под страхом смерти. Но у меня нет другого выхода. Днём там нет мужчин, и мы с доктором поведём Каду к знахарке. Оставайтесь за гребнем и ждите нас в полной готовности к отъезду.

Мужчины в селении действительно отсутствовали. Несколько женщин, закутанных с головы до ног в чёрные шали, сверкая белками глаз, громко, с угрожающими интонациями, бранились с Жамаалем, но всё-таки разрешили пройти к знахарке. Та долго мазала руку Каду какими-то мазями, варила для него сложный травяной отвар, зашёптывала парня непонятными заклинаниями, и он, в конце концов, уснул. Я сказал старухе, что являюсь врачом, и подарил обрадованной колдунье практически всю свою аптечку. Она же дала нам мази для перевязок пострадавшего и угостила варёным мясом.

Скоро Каду проснулся, и мы засобирались уходить. Но на улице нас ждала невероятная картина: машины колонной двигались в сторону посёлка в окружении двух десятков всадников, закутанных в белое и сидящих на верблюдах-дромадёрах.

Мы влипли в серьёзную историю: туареги, возвращавшиеся в посёлок, обнаружили наш лагерь и неожиданно всех захватили.

Не стану утомлять вас рассказом о долгих переговорах, которые вёл с вождём Жамааль. Мы, белые, были для них врагами, вторгшимися в их дом, иноверцами, узнавшими про тайное поселение. Этот факт грозил самыми серьёзными последствиями, тем более что вид у мужчин, охранявших нас, был очень воинственный. У левого запястья каждого крепился небольшой кинжал, а на правом боку висел в кожаных ножнах метровый прямой меч-такуба. Картина была как в кино, и один из наших операторов вынул фотокамеру, наведя её длиннофокусный объектив на красавца туарега.

В секунды ближайший охранник выхватил меч и коротким движением отсёк металлический (!) объектив, да так, что корпус камеры так и остался в руках у опешившего от испуга оператора.

Осознав случившееся, мы поняли, что с нами не шутят. Обыскав тотчас всех, туареги забрали не только всю фото-видео аппаратуру, но и достали из машин наши личные вещи, сбросив их в кучу. Ситуация накалялась.

Не знаю, какие боги вмешались в неё, но, не поверите, наша экспедиция не «…пропала без вести в песках Сахары…», как сообщили бы потом в CNN, только благодаря старухе-знахарке и мне. Придя в шатёр к вождю туарегов, она долго говорила с ним о чём-то, а потом позвали доктора.

На пороге меня встретил Жамааль, и по выражению его лица я понял, что дела наши совсем плохи и «визит белого доктора» — последний шанс для всех членов экспедиции.

Как ни странно, такая ответственность успокоила мои лихорадочные мысли. Подняв голову и распрямив плечи, я уверенно шагнул навстречу новому повороту взбалмошной, но удачливой до этого судьбы.

Испытание

 — От старейшин мы знаем, что давным-давно гостем наших предков был великий знахарь и мудрый человек Искандер, родом из Руссии. Много доброй помощи принёс он тогда жителям пустыни. Слышал ли ты что-нибудь о нём?

Этими словами встретил меня вождь по имени Дулотт, сидевший в полумраке шатра, и я тотчас окончательно успокоился. Да, я знал эту историю 120-летней давности. Я читал о ней совсем недавно, перед поездкой в Сахару. Речь шла о первом русском путешественнике, изучавшем пустыни Ливии и жизнь её обитателей в 1885 году, военном враче Елисееве Александре Васильевиче.

— Меня зовут Искандер, я прямой потомок того человека, о котором ты говоришь, и приехал сюда, чтобы исполнить священный долг его памяти.

Эти, громко и уверенно произнесённые в полной тишине слова, вырвались сами собой и поразили меня не меньше, чем всех окружающих. Напряжённая пауза повисла в воздухе.

— Чем можешь доказать такие речи и свою силу?

 «Да, воистину человеческая история не имеет ни начала, ни конца. Она методично вращается вечным замкнутым кругом, непрестанно переходя в очередной поток времени и набирая, для повтора, иных действующих лиц». Именно этими словами встретили когда-то туареги русского доктора. И я повторил тот же нехитрый трюк, которым он убедил их тогда в своём «колдовском могуществе».

Попросив принести ведро с водой, я незаметно развернул в кармане порошок KMO4, которым дезинфицировал воду, набранную из старого колодца, и испачкал марганцовкой руку. Пробормотав несколько заклинаний, я опустил кисть в воду и «окрасил её собственной кровью».

Мне поверили, но, как оказалось дальше, это облегчило ситуацию для других, но не для меня. Вождь обратился к потомку великого доктора с просьбой излечить его дочь. Когда я пришёл в одинокий, стоящий на окраине посёлка шатёр, то нашёл там женщину, осмотр которой поверг меня в крайне удручённое состояние. У неё была проказа.

Судьба не раз мотала мою душу по всем трём мирам Мироздания, что обогатило разум многими сокровенными истинами. Так я знал, что врачи-материалисты ошибочно считают болезнями такие состояния тела, как например, проказа, СПИД или наркомания. Это не болезни, а кара Создателя. Причём человек, зачастую, несёт подобное наказание даже не за собственные грехи, а за «неотработанные» проступки предков, кармически перенесённые на продолжателей его рода. Поэтому просто бессмысленно лечить их медикаментами! Только истовость собственных молитв и священные обряды духовников его веры могут разрушить причинно-следственный круг судьбы.

Я объяснил это вождю. Сказал, что проведу несколько совместных с их жрицей-знахаркой обрядов, чтобы узнать источник греха, наложившего страшную печать на тело его дочери. Но и он пусть подумает. Пусть вспомнит и проанализирует историю своей жизни и жизни ближайших предков на оселке бескорыстного добра и истинного богопочитания.

После моей встречи с вождём нашей экспедиции разрешили разбить лагерь на окраине посёлка. Враждебное отношение туарегов к незваным гостям постепенно сменилось на доброжелательное. Нам разрешили купаться в их озере, знакомили с жизнью обитателей пустыни. Мы пробовали асинко — национальную кашу из муки, ячменя и злака тулульт, привозимых караванами из оазисов побережья. Лакомились разнообразными блюдами из фиников — главного продукта питания в пустыне. Ели смокву, кус-кус и сушёную саранчу. Пытались научиться правильно заправлять и курить кальян, печь лепёшки в песке. Телевизионщики же с удовольствием жевали смесь табака с едким натрием и попивали финиковую водку-лакби, закусывая хрустящими жареными сцинками.

Этих небольших ящериц называют ещё «песчаными рыбами». Они почти постоянно живут в толще песка, передвигаясь в нём с помощью мускулистого хвоста и питаясь всякими личинками. Их выслеживают по выпуклому следу на песчаной поверхности. Туареги ходили на «рыбалку» за сцинками на южный, прогреваемый даже африканской зимой склон своей котловины. Наши попытки поймать этих шустрых пресмыкающихся не увенчались успехом, и мы сразу прекратили охоту, когда увидели на песке характерный «боковой след» рогатой гадюки — самого ядовитого, после толстотелого скорпиона, обитателя пустыни.                                  

Покатались мы и на верблюдах. Одногорбых дромадёров завезли в Африку с Аравийского полуострова около 2000 лет назад, и до сих пор это главное животное пустыни. Караваны их, хоть и не так многочисленны, как раньше, но по-прежнему везут в отдалённые оазисы всё необходимое для жизни. Пусть грузоподъёмность 400 килограмм и скорость пять километров в час — не самые лучшие характеристики для транспорта, зато самые надёжные — верблюд ест всё, что съедобно и несъедобно, и может до восьми суток обходиться без воды. Кроме того, они дают вкуснейшее жирное и целебное молоко, шерсть и кожу для одежды и обуви. (Узнав, что высушенный и растолченный желудок верблюда — самое сильное средство повышения потенции, наши «орлы» скупили у туарегов все его запасы.)

Туареги держат не только вьючных верблюдов, но и особых верховых, дрессируемых с детства и называемых мехари. Эти длинноногие поджарые дромадёры способны бежать иноходью со скоростью до 15 километров в час в течение 10–12 часов подряд! Именно на них имошаги сопровождают на пастбища стада своих овец и патрулируют пустыню, нападая, зачастую, на караваны чужих племён, вторгнувшихся в их исконные владения.

В пустыне говорят, что когда Бог вылепил из глины первого человека, у него остался ещё кусочек. Тогда он вылепил верблюда и финиковую пальму. В том, что туареги-имошаги сохранили первозданное языческое мировоззрение, я не сомневался. Жить на могучих просторах пустыни, полностью от неё зависеть, ежечасно видеть и чувствовать то, что не дано видеть и чувствовать гостю этих мест, — можно, лишь постоянно находясь в полной гармонии с природой и в почтительном преклонении перед её могуществом.

Главные их божества — это небо — Аджень, солнце — Тафуко, звёзды — Итрань. Окружающий мир вокруг наполнен разнообразными духами — Идябни и гениями — Алхинь. Знахари-жрецы туарегов соблюдают обрядовость, очень похожую на мистерии азиатских шаманов. Очень много сходств и в духовной иерархии, и в мистической символике, и в значениях амулетов. Удивительно, но личная священная сумка для хранения онгонов — духов-помощников, даже называется у них и у нас одинаково — сахис.

Естественно, я быстро нашёл общий язык со старухой-знахаркой. Мы провели несколько камланий у ночного костра, путешествуя по мистической реке Долбор в Верхний и Нижний Миры, с целью отыскать души сунесу и амии тех людей, которые помнили судьбы членов семьи вождя-Дулота. Мы общались с ними и в мрачных преисподнях ужасного Эрлика, и на сияющих ветвях Мирового древа в небесном царстве демиурга Ульгеня. Мы расспрашивали их души-сульде, вечно летающие среди барханов Среднего Мира. Мы собирали истину по крупицам, и «диагноз» несчастья, происшедшего с дочерью вождя, становился яснее с каждым обрядом.

Только поддержка старой знахарки спасла меня от гнева Дулотта, когда я, спустя пару дней, сообщил ему, что во всём виновен он сам. Мы называли ему имена людей, которых он, ограбив очередной караван, убивал тем, что оставлял в объятиях пустыни без воды и верблюдов. Это было давно, в дни его горячей молодости, но Дулотт помнил всех. Их лица наверняка прежде не раз мучили его ночными кошмарами, и вот он услышал их из уст белого шамана. Он был поражён, потрясён и раздавлен услышанным.

Потом мы долго говорили о судьбе человека, о всеобщем божественном Законе ответа каждого за всё содеянное. О значимости раскаяния и покаяния. О путях расплаты. О величайшей силе молитвы, добра и любви, позволяющей исправлять даже законы Кармы.

Он ушёл в пустыню и отсутствовал три дня. Мы прожили их в томительном неведении и волнительном ожидании развязки. Мы не сомневались, что она неминуема и вот-вот должна наступить, но не знали, что развязка этой почти фантастической истории, принесёт нам совершенно необыкновенные знания и впечатления.

Древние тайны

Вождь-Дулотт был не только мужественным, но и мудрым человеком. Он знал, где искать поддержку для своей смятённой души. Пески родной пустыни помогли ему осознать услышанное. Любовь к единственной дочери определила смысл дальнейшей жизни. Будто ушёл человек с одной душой, а пришёл — с другой. Теперь он знал, как жить дальше.

Когда вождь снова позвал меня к себе, мы уже ни слова не говорили на больную для него тему.

— Ты открыл глаза моей Души, а я должен открыть тебе некоторые тайны моего народа, тайны моей пустыни. Ты купался в нашем озере. Почувствовал ли ты его? Понял ли, чем оно является для пустыни?

В ходе экспедиции, во многих котловинах мы встречали мелкие соляные озёра-шотты. Редкие осенние дожди иногда заполняют такие котловины водой. За зиму она почти полностью испаряется, и к весне такие озёра превращаются в глиняные трясины, покрытые сверху коварной коркой соли и глины. Немало неосторожных путников погубили шотты. Естественно, что купаться в них мы не отважились.

Озеро туарегов было иным: бездонным, с высокими плотными песчаными берегами и чистой тёмной водой. Она была настолько солёной, что удерживала на поверхности человека, лежащего в любой позе. Но самое удивительное было другое: верхние слои воды были жутко холодными даже в дневное пекло. А стоило опустить ноги вниз, — сразу чувствовалась тёплая вода!

Но Дулотт говорил совсем о другой тайне этого озера. По его совету я нырнул с грузом в глубину и набрал для пробы тёплой воды. Результат оказался невероятным! Вода была пресной! Она не поднималась вверх и почти не смешивалась с солончаковыми грунтовыми водами!!!

Всему этому могло быть только одно-единственное объяснение — таинственное озеро являлось не чем иным как «абзу».

Если представить земной шар в виде глобуса диаметром два метра, то толщина твёрдой коры планеты составит в нём всего 0,5 сантиметра! Да и это лишь теория — самая глубокая скважина была пробурена только на 12 километров. А что там под корой — вообще никто не знает. Не факт, что там магма. Вулканы — это фурункулы земной коры, и их лавы — расплавленный от воспаления камень. Под корой же, скорее всего, — вода.

Да и древние верили, что в глубине планеты находится необъятный океан пресной воды, в бездне которого обитает Владыка Земли — Энки. 

И есть на планете места, где эта амниотическая вода жизни поднимается на поверхность, чтобы напоить всё живое, потому что ничего неживого на ней, как на теле любого организма, — вообще нет (под словом «напоить» подразумевается передача материнской информации, своеобразного программного обеспечения для роста и развития всех форм и видов биомассы). Вот эти-то бездонные, уходящие к самому сердцу Земли «колодцы», и называют первобытными «абзу».

Мне приходилось видеть некоторые из них. Одно находится в 1000 километрах от Багдада, в святилище Тахт-э-Сулейман, родине великого Заратустры. Другое — в Бахрейне, у северного побережья острова Мухаррак; оно расположено на дне солёного Персидского залива. Такой священный колодец есть и в глубинах озера Маносаровар в Тибете. Известно и ещё несколько подобных животворящих природных скважин. Вероятно, что «абзу» являются и все гейзеры планеты, а также некоторые из святых источников-родников.

^{Петроглифы Меткандуша}

Живая же пресная вода тайного озера туарегов непрерывно сочится сквозь пески во все стороны, лишь иногда выходя на поверхность. Эти места и называют в пустыне оазисами жизни.

Вождь Дулотт открыл нам и ещё одну тайну. Узнав, что мы интересуемся петроглифами, он сводил нас к запретным скалам в глухом участке вади Меткандуш. Сотни уникальных петроглифов покрывают там плоскости камней. Огромные изображения реальных и фантастических животных выполнены с изумительной грацией и необыкновенным изяществом. Но самое удивительное заключается в том, что эти петроглифы не выбиты на камнях древним инструментом, а выдавлены пальцами, словно в пластилине.

Есть даже характерные валики по краям плавных давленых линий.

— Разве камень может стать мягким, как глина? — недоумённо спрашивали мы у Дулотта. И он отвечал, что предки умели особыми магическими ритуалами входить в общение с камнем и делать его мягким. А я понимал, что камни, — это всего лишь клетки гигантской «кожи» планеты. В древние времена люди умели входить в контакт с ней и добиваться желаемого изменения агрегатного состояния минералов этой кожи, делая их мягкими.

И видимо, ещё много чего могли совершать предки, жившие единой семьёй с матушкой-планетой и всем окружающим миром природы. Семьёй, полной гармонии, культом почитания старших и уважения младших своих братьев.

Прощаясь, вождь Дулотт подарил мне свой оберег — огромный литой серебряный браслет, защищающий правое запястье туарегского воина, сказав, что его рука уже никогда не поднимет для удара мечь-такубу. Надел он на меня и ритуальный медальон хумис, символ жреческого могущества.

Мы поехали дальше, и ещё немало дней потели и мёрзли, глотали пыль с песком и экономили воду, ремонтировали машины и залечивали раны. Но то были раны тела. Души наши наслаждались общением с природой и ликовали от прекрасных пейзажей, переполняющих пустыню. Если думаете, что их среди песков нет, «прокатитесь», как мы, 3000 километров по Сахаре, и поймёте, что красивее пустыни может быть только новая пустыня.