Дельфис

21 сентября 1493 года² у потомка старинного рода (рыцаря Святого Иоанна — Георга Бомбаста Гогенгеймского) родился единственный сын. Известно, что семья была медицинская: отец — врач, мать — медсестра аббатства. В 16 лет Филипп Теофраст уже имел благодаря отцу хорошее образование — знал основы терапии, хирургии и алхимии. В 16 лет он отправился учиться в Базель, а затем — к Иоганну Тритемию, настоятелю монастыря в Вюрцбурге. Медицина и философия медицины, в качестве которой выступила алхимия, оказались для молодого человека сферой, навсегда определившей его жизнь. Любой древний рыцарский род произрастал и набирался соков от корней вечных наук — алхимии, герметизма, гнозиса.

Интересы к натурфилософии и алхимии слились, знания стали жизнью Парацельса. Ему было всего 28 лет (в 1521г.), когда он получил философский камень — Lapis Philosophorum — от одного адепта тайных наук, Соломона Трисмозина (Пфайфера), из Константинополя³. Несмотря на легендарность такой информации, само её существование основано на признании уже имеющихся, вполне реальных заслуг врача и философа Парацельса. Насчёт получения «камня от», если речь идёт о философском камне (а не о Камне Ориона, или Сокровище Мира — Чинтамани, как об этом пишут Рерихи), то его нельзя передать или получить: у него нет вещественного субстрата. Если речь идёт о знаменитом Камне, то это не алхимический философский камень. Тем не менее, между ними существует связь.

Интересно отмстить две существенные детали жизни Парацельса: его странничество и то, что он сначала стал алхимиком, а уж потом — знаменитым в Европе целителем. Первое фиксировано во всех имеющихся о Парацельсе сведениях и не может быть оспорено. Он был бродягой, колесил по всей Европе, бывал на Ближнем Востоке, служил военным хирургом и участвовал в военных действиях. Думал, что если стоишь на месте (фигурально и метафизически). то разлагаешься. Видимо, считал, что Бог — это ветер, дующий только в лицо; в странствиях от пронизывающего ветра не спрячешься, поэтому приходится становиться самим собой. «'Гот. кто не сжигает себя, не будет озарён Богом», — писал Парацельс. Иными словами, тот, кто не делается лучше, тот становится хуже.

«Знание, для которого мы предназначены, не ограничено пределами нашей собственной страны и не станет бегать за нами, но ждёт, пока мы не отправимся на поиски его. Никто не сможет овладеть практическим опытом, не выходя из дома, равно как не найдёт учителя тайн природы в углу своей комнаты. Мы должны искать знания там, где можно ожидать найти их, и почему нужно презирать того, кто отправился на поиски? Те, что остаются дома, возможно, живут спокойнее и богаче, чем те. что странствуют; но я не желаю ни спокойствия, ни богатства. Счастье лучше богатства; счастлив же тот, кто путешествует, не имея ничего, что требовало бы заботы. Желающий изучать книгу природы, должен ступать по её страницам»⁴.

Странствия Парацельса с 22 до 32 лет — это и учеба, и начало работы одновременно. Однако медицинский курс в отчем доме — лишь прелюдия, преддверие настоящей медицины. Чтобы стать врачом, Парацельсу пришлось, метафорически выражаясь, родиться алхимиком и философом- «Второе рождение» Парацельса, так сказать, алхимическая самотрансформация, предшествовало его занятиям по улучшению здоровья других людей. Он черпал свои знания от палачей и цирюльников, хирургов и пастухов, евреев и цыган, гадалок и акушерок. «Я скитался в поисках моего искусства, нередко подвергая опасности свою жизнь. Я не стыдился у бродяг и палачей учиться искусству того, что считал полезным. Известно, что влюблённый может пройти долгий путь, чтобы встретить обожаемую им женщину — насколько же сильнее та тяга, любящего мудрость, что заставляет его скитаться в поисках своей божественной возлюбленной».

В 32 года Парацельс возвращается в Германию и в 34 года в Базеле становится профессором физики, медицины и хирургии. Правда, всего на один год. Но что это был за год «официального» статуса! Профессорскую деятельность он начинает с того, что публично «сжигает» трактаты Галена и Авиценны, изложение которых было единственным занятием профессоров медицины того времени. «Истина — дочь своего времени, а не авторитета», — высказался позже «отец» европейской науки, он же и алхимик на старости лет, Фрэнсис Бэкон⁵. Доктор Гогенгейм, конечно, не думал сжигать авторитет умерших предшественников, но показал, как следует поступать с давно умершими догматами. Это вызывает бурю восторга у студентов и мистический ужас ортодоксов-коллег. Независимая манера преподавания была в высшей степени присуща и другому малоизвестному у нас алхимику — англичанину Джону Ди, который, вместо того, чтобы пересказывать свои и чужие трактаты, изготовлял для своих студентов огромные механические игрушки — копии летающих и ползающих бабочек и жуков. Можно себе представить, что чувствовали студенты, когда в университетских аудиториях порхали и жужжали рукотворные аналоги насекомых. Что касается простых сограждан, их «благодарности» не было предела, и они боялись этих гениальных копий больше, чем Страшного суда. Когда они всё-таки сожгли дом и библиотеку Ди, тот сказал историческую и чисто алхимическую фразу: «Меридиан знаний не проходит через книги!».

Примерно то же самое ожидало и Парацельса. Мало того, что он считался «чернокнижником» и, следовательно, еретиком, но он ещё выступил против всесилия чиновников и положенных им льгот. По совместительству в Базеле он занимал пост главного городского врача и курировал аптеки. Настаивал на проверке качества лекарств и их дешёвой цене. Парацельс верил, что клятва городу и здоровью его жителей, которую должны давать аптекари Базеля, убережёт их от алчности и мошенничества. Размышления Парацельса делали его ещё более одиноким. Ненависть провизоров-аптекарей росла, пока, наконец, в результате провокации каноника, которому он спас жизнь, Парацельс вынужден был тайно покинуть Базель. Ему было 35 лет, у него были ученики и не было никакой собственности. А ещё он обладал сложным характером, потому что знал, чего хотел — истины. А мёд истины — всегда горек и не похож на «орешки в шоколаде» (выражение Е.И.Рерих).

Ученики — ещё один «неопознанный кусочек» жизни Парацельса. Самый известный его ученик — Иоганн Хербст (Опорин), бывший в течение трёх лет его ассистентом и секретарём, ставший впоследствии капиталистом-книгоиздателем. Ученики сердились на Парацельса, так как тот весьма неохотно раскрывал им свои секреты⁶. Как должен был убеждать Парацельс своих студентов, что исключительно опасно прикасаться к миру магических символов и предметов? Что алхимический путь есть путь скорее трагических потерь, чем приобретений. Ученики предавали своего учителя, как Опорин, который позднее раскаивался в этом поступке (его заставили лжесвидетельствовать против Парацельса). Но ведь посредственность посредственна не временно, а всегда.

Ранний вариант (1590) издания рукописей Парацельса

Все эти события привели к тому, что Парацельс снова отправился в путь: Мюнхен, Нюрнберг, Эс- линген, Регенсбрук. Лечит бедняков бесплатно, а богатых — за большие деньги: пусть платят, а он будет покупать лекарства для бедняков.

С 1531 г. начинается последний этап жизни Парацельса, связанный с Зальцбургом, куда его при гласил герцог Эрнст, пфальграф Баварский, ценитель «королевской науки». Парацельсу уже 38 лет Глядя в быстрые жёлтые воды реки, давшей название городу (Зальц — соль), Парацельс, как ныне выражаются, ушёл во «внутреннюю эмиграцию». «Человек, — пишет Парацельс, — погружённый в глубокое раздумье, утонувший в своей собственной душе, похож на лишившегося всех чувств. Мир считает его глупцом, но для Всевышнего он мудр. Он истинный друг Бога и знает больше тайн, нежели все прочие, приобретшие свою учёность только через книги и чувства; ибо он может достичь Бога через свою душу, а  Христа — через веру и привлечь Дух благодаря возвышенному воображению. Таким образом, на пути мы можем стать подобными апостолам, не бояться ни смерти, ни тюрьмы, ни страданий, ни пыток, ни усталости, ни голода — НИЧЕГО».

Одиночество Парацельса усиливается. Он самокритично отмечает: «Я знаю, что я не тот человек, который говорит людям только то, что им по вкусу. И я не привык давать смиренные ответы на вопросы высокомерных ослов. Я знаю свои привычки, не желаю менять их, не могу изменить и свою натуру. Я грубый человек, выросший в грубой стране, я вырос в сосновых лесах и, возможно, получил в наследство их иголки. То, что мне кажется вежливым и дружеским, другому может показаться грубым. То, что мне представляется шёлком, другие сочтут грубой холстиной».

Августин Хиргифогель

Портрет Парацельса. 1538

 

Пережив своё 48-летие на три дня, 24 сентября 1541 года Парацельс умер в маленькой гостинице «Белая Лошадь», что на берегу набережной, и был похоронен на кладбище св. Себастьяна. Через 31 год после смерти прах Филиппа Теофраста фон Гогенгейма был эксгумирован во время перестройки здания церкви и перезахоронен перед часовней св. Филиппа Нери. В XX веке обследование костей черепа позволило подтвердить версию насильственной смерти (о которой в XIX веке писала Е.П.Блаватская): в височной части видна большая прижизненная трещина, травма, как говорят врачи, «несовместимая с жизнью». Ф.Гартман писал о ссоре и драке, закончившейся трагично для Парацельса. Но это только одно из мнений. Созданная вокруг необычного человека атмосфера слухов о его взрывном и неуживчивом характере (Парацельс был удивительным мастером наживать себе врагов) могла послужить отличной ширмой для сведения счётов.

Символический характер имеет надгробие Парацельса: пирамида из белого мрамора с углублением для портрета. (Вспомним герметический девиз: «Стань пирамидой в круге вечности»). И надпись: «Филиппа Теофраста Гогенгеймского, который стяжал столь великую славу мира за открытие химического золота — изображение и кости и пока снова не покроется своей плотью». На основании памятника ещё одна надпись: «Здесь лежит Филипп Теофраст, в год 1541 в 24-й день сентября сменивший жизнь на смерть». Под этой надписью — полустёршийся герб: серебряный луч, на котором один за другим расположены три чёрных шара, а внизу слова — «Мир живым вечный покой умершим».

Секреты геральдики генетически восходят в метафизическую область. Надгробие Парацельса — «священная земля» алхимии. Его герб — его стиль: воля, динамизм, упорство, резкость, прямота: словом, в гербе отражён путь рыцарской мужественности, противостоящий «пластилиновой» изменчивости. Серебряный луч — эмблема меча разума, творческой активности, с помощью которой род Гоген- геймов проходил инициатические последовательные стадии трех черных шаров, соответствующие трём измерениям мистического пространства. Можно добавить, что три шара, расположенные в одну линию (сверху вниз), — это три черных карбункула, алмаза, персонифицирующие астрологические влияния трёх «солнц» (невидимых лун и солнца-звезды). Нисходящий порядок — указание на иссякание родового импульса угасание имени (какое дело существу, претерпевшему три стадии превращений, до личинки, с которой оно начинало)⁷.

Вообще семантика герба интересна и сложна, а ведь то, что сегодня мы понимаем, скажем, под гербарием, является гербами-знаками мощнейших скрытых сил растительной природы; каждый листик и лепесток — концентрированная сила соответствующего мыслеобраза. Отсюда трактуемые сегодня как «наивно-медицинские» попытки врача Парацельса лечить больные органы человека геометрически похожими на них растениями. Успехи современной медицины отнюдь не отменяют того факта, что правильное и успешное применение метода Парацельса относится к принципиально иной культуре мысли.

Христос как «космический человек», простирающий над миром покров Бога-отца

 

Что касается портретов Парацельса, то они в высшей степени не похожи друг на друга. Можно считать, что его подлинный облик остался для нас навсегда утерянным Для тех европейских времён это было больше похоже на правило: известны непохожие друг на друга портреты художника Иеронима Босха, философа, поэта и драматурга Вильяма Шекспира. То ли в планы великих не входило увековечивание своих лиц (к слову, в «старом Китае» в среде художников автопортрет считался признаком начинающейся деградации), то ли, действительно, современники виноваты в том, что видели непохожесть таких людей на других, и взяли на себя груд примитивизировать портретные образы. Как бы там ни было, но через века в глубине души наследников живут их собственные образы подвижников. Этих образов может быть столько, сколько наследников, но это другие образы, чем прижизненные портреты.

При жизни Парацельса вышло очень мало его трудов, и они были собраны в семь книг. Остальное стало известно после его смерти. Труды сгруппированы очень любопытно: книги, числом представляющие символы для того, кто читает «книгу чисел», кое-что значат. Так, 35 книг по медицине, 12 — по политике, 7 — по математике, 66 — по магии и 235 — по философии. Центр философии — 8 трудов по алхимии. Из них четыре — до сих пор в рукописи. Кто же Парацельс: врач или философ? Если философ, то почему не изучаются основания «Thesaurus alchemistrum» («Сокровище алхимии»)?

Непредвзятым взглядом окинув то, что написано о Парацельсе, можно сказать, что это — либо апологетика, либо критика. И во времена его жизни к нему тоже относились полярно. Сколь ни различались бы между собой исследователи тайны Парацельса, так или иначе любой радикализм — «пламенная любовь» (готовая в любой момент остыть) и не менее «пафосный» критицизм — имеют между собой нечто общее.

Когда бы он был только врачом и бродягой, всё было бы проще. Но он был АЛХИМИКОМ. Именно это обстоятельство и будоражит умы. Оно же заставляет подыскивать такие формы современной интерпретации его взглядов, которые сводят теософско-алхимическую доктрину Парацельса либо к культурно-историческим феноменам, либо к архаико-мифологическим или подсознательным структурам человека. Но ведь существует ещё один тип объяснения — тот, который представлен в эзотерическом тексте.

Алхимическое мировоззрение Парацельса несёт в себе философские постулаты, синтезирующие различные идеи определённым логическим методом. Скажем, алхимический герметизм текстов Тота- Трисмегиста («Изумрудная Скрижаль») не тот же самый, что герметизм алхимических текстов Парацельса, но он и не другой, потому что оба текста — эзотерические. Герметическая традиция обладает универсализмом, проявляющим себя в формулировке принципов подобия (как вверху, так и внизу), соответствия (всё во всём), единства (микрокосма и макрокосма), циклизма и, внутри циклов, — эволюционизма и др. Всеобщность герметического универсализма для Парацельса является методологической основой философского мировоззрения.

Категории герметической философии — трансформация (трансмутация), четыре космических элемента, без которых вообще невозможна никакая жизнь (земля, вода, воздух, огонь), двоичный код энергии мира — мужское и женское. Особое место отводилось в алхимии (по Блаватской, самой первой форме герметической науки, принадлежавшей предшествующей цивилизации атлантов) огню. Вряд ли слова Парацельса о «тяготении мужской воды к женской земле и женского воздуха к мужскому огню» понимал кто-либо, кроме алхимиков, но ведь речь шла о метафизических константах мира, о едином огне, materia prima.

Спагирия (от греч. — извлекать и собирать) — так предположительно назвал Парацельс алхимию и химию вместе как стратегию знания. Спагирия — не только взаимодействие веществ, но и их огненная мутация, то есть область «чистого огня». Субстанциально — всякая реакция есть огненный акт. Чистый огонь расположен на границе пламени, где интенсивность горения переходит в еле уловимое движение «язычка».

Ренессансный гнозис — второй фундамент мировоззрения Парацельса. Гностическая традиция — это признание возможности знать метафизическую основу мира. Гностицизм и гносеологизм имеют один корень — знание. Гнозис, связываемый обычно с неоплатоническими школами (в раннехристианской культуре), породил движение духомысли в направлении Бога. Это направление постепенно было вытеснено философской гносеологией, сконцентрированной вокруг человеческой природы разума.

Не следует упускать из вида, что ренессансный алхимический гнозис — это ещё и христианская версия трансформации, и по этой причине в нём силён эсхатологический элемент. Преображение, продемонстрированное Христом, Сыном Божиим, позволяет синтезировать нетленное, преображённое тело. Интерпретация преображённого тела и есть граница между классическим и христианским гнозисом. Для классического — это тело лишено вещественности (его решительно нельзя назвать «тонкоматериальным»), оно есть чистый разум-дух; для христианского — субстратность тела преображения является основой мессианизма: как можно кого-то спасти, если между спасаемым и спасителем разверзлась пропасть? Парацельс в решении этого вопроса примыкает к христианской алхимии. Подобное спасается при помощи подобного же, но уже трансформированного: преодоление греховности и смертности человеческой природы в подвиге Христа было возможно в силу принятия им человеческой природы.

Идеи Парацельса относительно духовной структуры универсума вписаны в алхимические эмблемы и символы. Более того, их символизм крайне затруднён для понимания. Тем не менее, реконструкция его взглядов показывает их тождественность теософским, на что обращала внимание Е.П.Блаватская.

Так, астральный уровень реальности воспринимается Парацельсом как пластичность, отсутствие привычных констант, то, что, собственно, констатировано в Живой Этике, в «Гранях Агни Йоги» как исключительно подвижный, непрерывно меняющий свои очертания мир, проводником в котором служат человеческие чувства и желания. У Парацельса он символизирован как солнце микрокосма (минеральный его символ — карбункул, рубин), Ans astrale. Эту звёздную субстанцию Парацельс определяет как «тайный центр возможного бытия живущего в нас живого существа». На теософском языке это — автономная жизнь души, между земной телесностью и духом.

Рассказ о Парацельсе был бы неполон без взгляда на то, какое же место отведено врачу и алхимику в современной отечественной философской науке. Первое, о чём следует упомянуть — отсутствие в «Философском энциклопедическом словаре» статьи об алхимии. Но в последнее десятилетие XX века в отечественной философии активизировались научные программы изучения того типа знания, к которому относятся тексты Парацельса, к знанию внечувственному, метафизическому, знанию за пределами науки⁸, словом, эзотерическому знанию.

Теперь о медицинской стороне учения Парацельса. Если алхимическая сторона мировоззрения Парацельса ещё плохо осмыслена в философии, то его врачебные заслуги — безусловно признаны. Анализ того, что сделал Парацельс для медицины, группируется вокруг нескольких позиций. Во-первых, в Большой советской энциклопедии он квалифицируется как создатель ятрохимии⁹ — будущей химиотерапии. Во-вторых, в корпусе биомедицинской этики — новой области философии биомедицинского знания, — историческое место Парацельса оценивается как медицинская «модель Парацельса». Автор этой идеи, И.В.Силуянова¹⁰ выделила в истории европейской медицины за 25 веков её существования четыре логические модели медицинского знания: Гиппократа, Парацельса, деонтологию¹¹, биоэтику. Основанием модели Парацельса является логика развития медицинского знания (Парацельс ввёл в обиход медицины химиотерапию) и нравственная парадигма медицины. Для Парацельса абсолютной нравственной ценностью была любовь и дух человека. Поэтому любовь для него — основа врачевания, основа лекарства, основа здоровья. И.В.Силуянова справедливо полагает, что нравственная максима любви совпадает с христианской антропологией. Если человек — тело, душа и дух, то управление осуществляется сверху, с позиции духа. Излечение есть излечение души, которая в состоянии вылечить тело.

Парацельс как врач использовал в своей работе астрологические знания¹².

Наконец, последнее, на чём следует остановить взгляд, — это то, что Е.П.Блаватская и Е.И.Рерих неоднократно обращались к философской и алхимической доктрине Парацельса. Очень много написала о нём Блаватская. Она полагает, что Парацельс обогнал своё время, и это так. Блаватская повторяет одну и ту же мысль: подвижный, огненный дух Гогенгейма существовал между стремительно ветшающим церковно-религиозным прошлым и туманным наукообразным будущим; как алхимик он многого не мог сказать для публики (к внутреннему «золоту» идут тяжким, но только своим путём); как врач и философ обосновывал электрическую и магнетическую связь между здоровьем телесным и душевным. Надо признать, что исследование пациента при помощи современных медицинских технологий (рентген, УЗИ, томография и др.) — это не что иное, как другая ипостась идеи Парацельса об астральном характере электромагнетизма, идеи, используемой пока ещё только наполовину, для физиологической телесности, а не для «тела» души или «тела» мысли.

Е.И.Рерих видела в Парацельсе прямое воплощение ученика Махатм и, тем самым, связывала его со школой древнеиндийской и буддистской мудрости.