Дельфис

Андрей Белый. 4 – 5. Золотое Руно

 

Посвящено Э.К.Метнеру

1

 

^{Рисунок С.Турий}

 

Золотея, эфир просветится,

и в восторге сгорит.

А над морем садится

ускользающий, солнечный щит.

 

А на море от солнца

золотые дрожат языки.

Всюду отблеск червонца

среди всплесков тоски.

 

Встали груди утесов

средь трепещущей, солнечной ткани.

Солнце село. Рыданий

полон крик альбатросов:

 

«Дети солнца, вновь холод бесстрастья!

Закатилось оно —

золотое, старинное счастье —

золотое руно!»

 

Нет сиянья червонца.

Меркнут светочи дня.

Но везде вместо солнца

ослепительный пурпур огня.

 

2

Пожаром склон неба объят...

И вот аргонавты нам в рог отлетаний

трубят...

Внимайте, внимайте...

Довольно страданий!

Броню надевайте

из солнечной ткани!

 

Зовёт за собою

Старик аргонавт,

взывает

трубой

золотою:

 «За солнцем, за солнцем, свободу любя,

умчимся в эфир

голубой!..»

 

Старик аргонавт призывает на солнечный пир,

трубя

в золотеющий мир.

 

Всё небо в рубинах.

Шар солнца почил.

Всё небо в рубинах

над нами.

На горных вершинах

Haш Арго,

наш Арго,

готовясь лететь, золотыми крылами

забил.

 

Земля отлетает...

Вино

мировое

пылает

пожаром

опять:

то огненным шаром

блистать

выплывает

руно

золотое,

искрясь.

 

И, блеском объятый,

светило дневное,

что факелом вновь зажжено,

несясь,

настигает

наш Арго крылатый.

 

Опять настигает

своё золотое

руно...

 

Золото в лазури. 6. Солнце

Из сборника «Серебряный колодезь»

 

Автору «Будем как солнце»²

Солнцем сердце зажжено.

Солнце — к вечному стремительность.

Солнце — вечное окно

в золотую ослепительность.

 

Роза в золоте кудрей.

Роза нежно колыхается.

В розах золото лучей

красным жаром разливается.

 

В сердце бедном много зла

сожжено и перемолото.

Наши души — зеркала,

отражающие золото.

 

Даниил Андреев. XII. Стансы

Над каждым городом-колоссом

Миры клубятся бурной мглой:

Числа нет хорам стоголосым

И токам жизни — слой сквозь слой.

 

Не ночью, в смене грёз безумной.

Не в рваных снах, не во хмелю.

Но в полдень ясный, трезвый, шумный

Их хаос плещущий ловлю.

 

Сквозь круг стихий, сквозь души зданий,

Сквозь сонмы тех, кто был людьми,

Глаза чудовищных созданий

Сторожким взором восприми.

 

Осмелься!.. Уж старинный демон

Воочью виден сквозь прорыв:

Надвинут конус тьмы, как шлем, он,

Лицо бушующее скрыв.

 

Он опьянён нездешней властью

И жаждой, режущей, как нож, —

Такою мукой, гневом, страстью.

Что взор ты с гневом отвернёшь.

 

На битву с ним спешат другие:

Их взлёт разящ и величав,

Смысл их деяний — литургия

Нам непонятных сил и прав.

 

Венцом касаясь небосвода.

Едва очерчен впереди

Великий дух — творец народа

С чертогом солнечным в груди.

 

Паря вне мира числ и меры,

Слои вселенных озарив,

Луч Мировая Салъватэрра

Вжигает в нас, как новый миф.

 

И где невластен даже гений

В часы пророческого сна,

Теряется в смерчах видений

Взор, не сумев коснуться дна.

 

Из цикла «Святорусские духи»

Всё упованье, всё утешенье

В русских пожарах,

распрях,

хуле —

Знать, что над нами творят поколенья

Храм Солнца Мира

в Вышнем Кремле.

 

Строят творцы,

в ком слава России, —

Благословенны их имена! —

Строят безвестные миру, простые —

Вся

просветляемая

страна.

 

Строят Собор нам

солнцедержавный,

В синь, фимиамами полную, чью

Вступит, о, вступит

светлая Навна,

Освобождённая в смертном бою!

 

Храм Солнца Мира!

Храм Солнца Мира!

Труд бестелесных крыльев и рук!

Струнной оградой

гигантские лиры

Стройно на цоколях встали вокруг.

 

Грянут они небывалой осанной

В утро, — то утро, когда Яросвет

С Навной венчаньем обетованным

Свыше восполнит

цепь

побед.

 

В утро, когда из заоблачной сини

Дочь их сойдет, запредельно свята, —

О, не возлюбленная, не богиня —

Радость!

божественная красота!

 

Здесь ли, во прахе, тогда ещё буду.

Крест понесу ли в загробном труде —

Пламенный отблеск этого чуда

Сердца достигнет везде! везде!

 

V. Даймоны

О, у Тебя в блаженном мире мало ли

Гонцов — сюда,

Готовых вниз, уступами и скалами

Огня и льда?

 

В их неземном, крылатом человечестве

Уже давно

На вопрошанья наши — всё отечество

Заключено.

 

Они свершили подвиг высветления

Быстрее нас,

Когда вот здесь — лишь крепли поколения

Начальных рас.

 

Из них любой всегда внимает голосу

Христовых сил;

Из них никто сошедшего к нам Логоса

Не умертвил.

 

Из тысяч искр метаэфирной лазори

Приняв одну,

Гонец несет её, как чашу — Лазарю,

Сюда, ко дну.

 

И мир за миром, круча недр за кручею.

За слоем слой

Поочерёдно вмешивают в луч её

Блик только свой.

 

И, нисходя, гонцы встают над разумом.

Над всей душой,

И передать свой дар стремится сразу нам

Любой, меньшой.

 

Сквозь каплю-искру брызнет луч

владычества

В замолкший ум —

Слоев верховных знанье и наитчество.

Как смерч, самум.

 

Нет среди нас героя или гения,

Чьё существо

Не принимало свыше откровения

Гонца того.

 

Чтоб совладать с их именами тайными

Язык наш нем,

И лишь Сократ

смел дать прозванье —

даймоны —

Посланцам тем.

 

Леонид Мартынов

Что-то

Новое в мире.

Человечеству хочется песен.

Люди мыслят о лютне, о лире.

Мир без песен

Неинтересен.

 

Ветер,

Ветви,

Весенняя сырость,

И черны, ,как истлевший папирус.

Прошлогодние травы.

Человечеству хочется песен.

Люди правы.

 

И иду я

По этому миру.

Я хочу отыскать эту лиру.

Или — как там зовется он ныне —

Инструмент для прикосновенья

Пальцев, трепетных от вдохновенья.

 

Города и пустыни,

Шум, подобный прибою морскому...

Песен хочется роду людскому.

 

Вот они, эти струны,

Будто медны и будто чугунны.

Проводов телефонных не тоньше

И не толще, должно быть.

Умоляют:

— О, тронь же!

 

Но еще не успел я потрогать —

Слышу гул отдалённый.

Будто где-то в дали туманной

За дрожащей мембраной

Выпрямляется раб обнажённый,

Исцеляется прокажённый;

Воскресает невинно казнённый.

Что случилось, не может представить:

— Это я! — говорит. — Это я ведь!

 

На деревьях рождаются листья,

Из щетины рождаются кисти,

Холст растрескивается с хрустом,

И смывается всякая плесень...

Дело пахнет искусством.

Человечеству хочется песен.

 

Лукоморье

Замечали —

По городу ходит прохожий?

Вы встречали —

По городу ходит прохожий,

Вероятно, приезжий, на нас непохожий?

То вблизи он появится, то в отдаленье,

То в кафе, то в почтовом мелькнёт

отделенье.

Опускает он гривенник в щель автомата,

Крутит пальцем он шаткий

кружок циферблата

И всегда об одном затевает беседу:

— Успокойтесь, утешьтесь —

я скоро уеду!

Это — я!

Тридцать три мне исполнилось года.

Проникал к вам в квартиры я

с чёрного хода.

На потёртых диванах я спал у знакомых.

Приклонивши главу на семейных альбомах.

Выходил по утрам я из комнаты ванной.

«Это гость, — вспоминали вы, —

гость не незваный,

Но, с другой стороны, и не слишком

желанный.

Ничего! Беспорядок у нас постоянный!»

— Это гость, — поясняли вы мельком

соседу.

И попутно со мной затевали беседу:

— Вы надолго к нам снова?

— Я скоро уеду!

— Почему же? Гостите. Придёте к обеду?

— Нет.

— Напрасно торопитесь! Чаю попейте!

Отдохните да, кстати, сыграйте

на флейте!

Да! Имел я такую волшебную флейту.

За мильоны рублей ту я не продал бы

флейту.

Разучил же на ней лишь одну я из песен:

«В Лукоморье далёком чертог есть

чудесен!»

Вот о чём вечерами играл я на флейте.

Убеждал я: поймите, уразумейте.

Расскажите знакомым, шепните соседу,

Но, друзья, торопитесь, — я скоро уеду!

Я уеду туда, где горят изумруды,

Где лежат под землёй драгоценные руды,

Где шары янтаря тяжелеют у моря!

Собирайтесь со мною туда, в Лукоморье!

О! Нигде не найдёте вы края чудесней!

И являлись тогда, возбуждённые песней.

Люди. Разные люди. Я видел их много.

Чередой появлялись они у порога.

Помню — некий строитель допрашивал

строго:

— Где чертог? Каковы очертанья

чертога? —

Помню также: истории некий учитель

Всё пытал: — Лукоморья кто был

покоритель? —

И не мог ему связно ответить тогда я...

Появлялся ещё плановик, утверждая,

Что не так велики уж ресурсы Луккрая,

Чтобы петь о них песни, на флейте играя.

И в крылатке влетал ещё старец хохлатый,

Непосредственно связанный

с Книжной палатой.

— Лукоморье! Изволите звать в

Лукоморье!

Лукоморье отыщете только в

фольклоре! —

А бездельник в своей полосатой пижамке

Хохотал: — Вы воздушные строите

замки! —

И соседи, никак не участвуя в споре,

За стеной толковали:

-А?

— Что?

— Лукоморье?

— Мукомолье?

— Какое еще Мухоморье? Что за исторья?

— Рукомойня? В исправности.

— На пол не лейте!

— Погодите — в соседях играют на

флейте! —

Флейта, флейта!

Охотно я брал тебя в руки.

Дети, севши у ног моих, делали луки,

Но, нахмурившись, их отбирали мамаши:

— Ваши сказки, а дети-то наши!

Вот сначала своих воспитать вы сумейте,

А потом в Лукоморье зовите на флейте! —

Флейту прятал в карман.

Почему ж до сих пор я

Не уехал с экспрессом туда, в Лукоморье?

Ведь давным бы давно уж добрался

до гор я,

Уж давно на широкий бы вышел простор я.

Объясните знакомым, шепните соседу.

Успокойтесь, утешьтесь, — я скоро уеду!

Я уеду, и гнев стариков прекратится,

Злая мать на ребенка не станет сердиться,

Смолкнут толки соседей, забулькает ванна,

Распрямятся со звоном пружины дивана.

Но сознайтесь!

Недаром я звал вас, недаром!

Пробил час — по проспектам,

садам и бульварам

Все пошли вы за мною, пошли вы за мною.

За моею спиною, за моею спиною.

Все вы тут! Все вы тут! Даже старец

крылатый,

И бездельник в пижаме своей полосатой,

И невинные дети, и женщина эта —

Злая спорщица с нами, и клоп из дивана...

О холодная ясность в чертоге рассвета,

Мерный грохот валов — голоса океана.

Так случилось —

Вы вместе!

Ничуть не колдуя,

В силу разных причин за собой вас

веду я

Успокойтесь, утешьтесь!

Не надо тревоги!

Я веду вас по ясной широкой дороге.

Убедитесь: не к бездне ведёт вас прохожий,

Скороходу подобный, на вас непохожий, —

Тот прохожий, который стеснялся

в прихожей,

Тот приезжий, что пахнет

коричневой кожей,

неуклюжий, но дюжий в тужурке

медвежьей.

Реки, рощи, равнины, печаль побережий.

Разглядели? В тумане алеют предгорья.

Где-то там, за горами, волнуется море.

Горы, море... Но где же оно. Лукоморье?

 

Где оно, Лукоморье, твое Лукоморье?

 

Николай Глазков. Поэтоград

Посвящается Лиле Юрьевне Брик —

Самой хорошей в мире,

К сожалению, только эскиз.

Блестящий, но не очень складный.

Я набросал его с тоски,

Что жизни нет поэтоградной.

 

Истину глаголят

Уста мои

Про Поэтогород,

Где пьют чаи.

 

Где до чёрта света.

Весь мир в огнях.

Где живут поэты

И пьют коньяк.

 

Будет что через сто лет,

Бог весть.

Но сегодня на вкус и цвет

Товарищи есть.

 

Мы увидим алмазы небес.

Бриллианты высот.

Но сегодня силён бес,

Людьми, что вениками трясёт.

 

Не только сегодня, но и вчера

Почти что всё было бездарно, отстало.

Хоть новую эру страна начала,

Но новая эра ещё не настала.

 

Люди едут, бегут авто,

И не знаю я, почему

Всё, что делаю я, не то:

И не то, и не путь к тому.

 

В силу установленных привычек

Я играю сыгранную роль:

Прометей — изобретатель спичек,

А отнюдь не спичечный король.

 

Прометей — не генерал, а гений...

Но к фортунным и иным дарам

По дороге признанной и древней

Мы идём, взбираясь по горам.

 

О фортунных и иных дарах

Говорят наглядней, чем картинка.

Кошелёк, набитый как дурак;

Жизнь, разбитая как четвертинка...

 

Когда я шёл и думал: ИЛИ — ИЛИ,

Глухонемые шли со мною рядом,

Глухонемые шли и говорили,

А я не знал, я рад или не рад им.

 

Один из них читал стихи руками,

А два других руками их ругали;

Но, как глухой глухонемых,

Я не способен был услышать их.

 

Вот так вокруг бушует жизнь иная,

А, может быть, не жизнь, а болтовня,

И я, поэт Глазков, не принимаю

Людей, не принимающих меня.

 

Книги лучше. Труднее путь их,

А всего больше смысла в играх.

В книгах то я ищу, что в людях,

В людях то я ищу, что в книгах.

 

Позабыл и позабросил книги.

Сам не знаю, где моя звезда.

На базарах нищие владыки

Щеголяют именем Христа...

 

Пусть пламя опирается на уголь

И старый отменяется режим,

Они всегда бряцают лженаукой.

Ну, а искусство ненавистно им!

 

На поэтовом престоле я

Пребываю весь свой век —

Пусть подумает история.

Что я был за человек.

 

Он, к высотам любым бредя,

Чтоб спуститься к любым глубинам,

Мог бродить по любым путям;

Но любил бродить по любимым!

 

Ошибался он... Ну и пусть!

Всё равно зацветёт миндаль.

Уведёт непутёвый путь

По звезде путеводной в даль.

 

Путь-дорога

Без итога

Хвалится длиной.

Скоро вечер.

Он не вечен,

Ибо под луной.

Или прямо, или криво,

Или наугад

Все пути ведут не к Риму,

А в ПОЭТОГРАД!

 

Наталья Спирина. Из книги «Капли»

Любовь —

это

всё легко.

И море — не глубоко,

И горы — не высоко,

И Солнце —

не далеко.

 

Из книги «Перед восходом»

Ветви сосен тянутся к югу;

Руки духа тянутся к Солнцу;

Невозможно прожить без Неба,

Если сам ты его частица.

 

По лучистым каналам Света

До космических братьев звёздных

На легчайших крылах стремлений

Улетаем мы в бездну неба.

 

Наше время есть трасса в Вечность,

Наши меры — поверх пространства;

И разлуки есть только встречи

На бескрайних путях Судьбы!

 

^{Рисунок С.Турий}