warning: Invalid argument supplied for foreach() in /var/www/testshop/data/www/testshop.ru/includes/menu.inc on line 743.

Всемирный Парламент Религий


(Наблюдения и размышления)

Рыбаков Р.Б., доктор исторических наук

На пути в Чикаго

А начать я хочу с одной малоизвестной истории, которую недавно раскопала пытливая исследовательница Мария Луиза Бурке; с ней мне посчастливилось встретиться года два назад в штаб-квартире Миссии Рамакришны Белур Матхе недалеко от Калькутты. Прямого отношения к Парламенту Религий эта история не имеет, — а впрочем, судите сами.

Жил в США перед войной некто Остин Таппан Райт, уважаемый всеми юрист и профессор права. Скорее всего он был не просто достойным членом общества, но и в какой-то мере необычным, даже замечательным человеком, и его коллеги нашли нестандартные слова, откликаясь на факт его преждевременного ухода из жизни. «В его характере не было острых углов и не было горечи в нем», — констатировал один из них. Другой отметил с восхищением: «Он был человеком ренессансного типа, близким Леонардо по широте своих интересов».

Спустя одиннадцать лет после смерти Остина Райта был опубликован его колоссальный по размеру роман-утопия «Исландия», и стало ясно, что реальная широта интересов у него была куда большей, чем могли вообразить его коллеги по юриспруденции.

Профессор Остин Райт жил двойной жизнью. Приходя по вечерам домой, он оставлял за порогом деловую и шумную рузвельтовскую Америку и, сев за письменный стол, переносился в неведомую никому страну Исландию (не имеющую ничего общего ни с США, ни с реальной Исландией). В эти вечерние часы он, как Господь Бог, кроил и перекраивал ее историю, населял ее людьми, создавал ее литературу.

У кого из нас, по крайней мере из мальчиков, не было своей Швамбрании? Но все мы, к сожалению, выросли, обрели в своем характере острые углы, почувствовали горечь от соприкосновения с окружающим и забыли выдуманные нами миры, как девочки забывают своих кукол.

Наш же профессор не покинул страну своего детства до последнего дня жизни. Издать эту книгу на русском было бы любопытно, хотя кто сейчас взялся бы за перевод без малого двух с половиной тысяч страниц? Да и это еще не все — американская цензура не допустила появления в печати описания религиозной практики утопических исландцев.

Я не зря назвал М.Л.Бурке пытливой исследовательницей — она добралась до архивов профессора Райта, сохраняемых его дочерью, и выяснила чрезвычайно интересные подробности об этой, неопубликованной, стороне жизни в «Исландии».

Странным образом религия, изобретенная бывшим мальчиком из Массачусетса для жителей придуманной им страны, напоминает... индуизм. Причем это не тот, поражающий воображение, индуизм — с гротескностью многоруких богов, с ожерельями из кобр и человеческих черепов, с процессиями разукрашенных слонов и танцами обнаженных баядерок — о котором повествовали западные авторы и которым упивались колониальные кинорежиссеры. Нет, религия «исландцев» Райта ближе всего к рафинированной философии Веданты.

Персонажи романа исповедуют религию без догм, их церкви именуются «Домами Тишины», и они ходят туда для молчаливой медитации. Примечательно, что Бог в этой религии философов носит священное для индусов имя Ом, и волею Остина Райта к нему обращены гимны, которые не показались бы чужими последователям Рамакришны, как например вот этот гимн:

 

«Разве Ом заставляет вас делать зло?

Разве Ом заставляет вас делать добро?

И зло и добро одинаковы для Него!

Не к нему идите за советом, как поступить

в ваших мелких житейских делах.

Но как хорошо сидеть в посвященных Ему залах

И, сидя там, потеряться в Его тьме

Или раствориться в Его сиянии

И знать, что Ом существует».

 

Откуда, откуда пришло это почти инопланетное видение к тому, кого коллеги и клиенты знали как респектабельного профессора права Остина Райта? Разгадка уводит нас в давний августовский день 1893 года, когда будущего профессора звали просто Остин, и было ему всего десять лет: однажды, заигравшись с приятелями, он прибежал домой позже обычного. Родители сказали, что в его комнате ночует неожиданный гость. Он уже спал, отгороженный ширмой, и в будничной, знакомой до каждой пылинки комнате ошарашенный мальчик увидел полыхающее пятно — наброшенные на ширму оранжевые одеяния индусского странствующего монаха — саньяси.

Гость прожил у родителей Райта субботу и воскресенье. Он так очаровал и заинтересовал хозяина дома, что тот дал ему рекомендательное письмо на предстоящий Всемирный Парламент Религий в Чикаго. Сам человек энциклопедических познаний, старший Райт охарактеризовал своего индийского гостя как «обладающего большими знаниями, чем все наши ученые профессора вместе взятые». Его жена, мать Остина, оставила интереснейшие дневниковые записи тех дней; еще интересней ее письма своей матери, в которых она подробно пишет о проповедях своего экзотического гостя в местной церкви, о беседах его с прихожанами, о долгих разговорах в семейном кругу Райтов. По ее словам, «он восхитительно держит голову, он очень привлекателен, восточного типа, ему примерно тридцать лет по паспорту и тысяча лет по культуре». Она так подробно записывает все, что начинает шутливо оправдываться — «в будущем мы, может, встретим еще сотни индусских монахов, но ведь может быть и ни одного».

В потоке деталей мы узнаем, что темпераментный гость, не стесняясь в выражениях, говорил об английских правителях своей страны, о христианстве и христианах, нередко шокируя своих слушателей, но неизменно привлекая их. «Как странно, — писала миссис Райт матери, — услышать другую сторону в истории (синайского) восстания, когда вам и в голову не приходило, что там есть другая сторона», и она излагает своими словами рассказ гостя о героической Рани Джханси, королеве-воительнице, бросившейся на меч, чтобы не достаться победителям. Даже сквозь выцветшее кружево изящного женского почерка доходит до нас громыхающий голос, наполнивший столетие назад уютную столовую Райтов, голос индусского Свами. За керосиновой лампой заворожено слушают этот голос дети — и среди них маленький Остин. Стоит ли удивляться, что потом, по страницам его книги, по полям его Исландии поскачет во главе войска, ведущего освободительную войну, молодая и прекрасная королева?

Большую часть времени в тот необычный для Райтов уикэнд странный гость проводил с их детьми — играл, разговаривал с ними, показывал им фокусы и смеялся от души, сам похожий на большого ребенка. Сохранилась книга, подаренная им Остину. На титульном листе — бегущие буквы: «Остину Райту с любовью и благословением от Вивекананды».

Вот и произнесено имя таинственного гостя, ворвавшегося как метеор в чинный мирок американского городка, ослепившего его обитателей, завоевавшего их и навсегда оставшегося в памяти Остина Таппана Райта, человека ренессансного типа. Долгое время мы знали только о том, что после нескольких лет странствий, пешком, с посохом и нищенской чашей по Индии, Вивекананда однажды, сидя в глубокой медитации на одиноко стоящей в море скале (на самой южной оконечности Индии), пришел к выводу, что исполнение его миссии требует не традиционного монашеского хождения по дорогам и весям его страны, а прямого обращения ко всему миру; он отправился в Америку на Парламент Религий, но приехал без каких-либо полномочий и рекомендаций, к тому же за несколько месяцев до открытия Парламента. Затем в наших знаниях наступал провал, и мы видели его уже в Чикаго, в сентябре, на открытии Парламента. Согласно Марии Луизе Бурке, теперь мы знаем, как он провел это время. Она вырвала из небытия, из черной дыры истории эти яркие моменты, которые сохранили семейные предания, человеческая память, стершиеся письма. Один из этих эпизодов я и пересказал здесь; надеюсь, что вы не будете сетовать на меня за столь долгое приближение к теме.

И последнее, прежде чем мы навсегда расстанемся с Остином Райтом. Одним из главных героев его «Исландии» является нам человек — «с великолепно изогнутыми бровями»,«крепким подбородком», «пробором, разделявшим надвое его волосы» и сильным, глубоким голосом, который «не будучи громким, наполнял собой всю комнату». Человек этот вполголоса напевал сам себе свои странные мелодии, звучавшие как рокот моря. Лучшего портрета Вивекананды, заключает М.Л.Бурке, трудно найти.

Таким он был, никому еще неизвестный странствующий монах из далекой Индии, за две недели до Всемирного Парламента Религий. Парламента, о котором мы вспоминаем сейчас, столетие спустя, только потому, что на нем впервые зазвучал всему миру львиный голос Вивекананды.

Встреча двух миров

Парламент Религий был задуман как одно из мероприятий, посвященных празднованию 400-летия открытия Америки Колумбом. Подчеркиваю — одно из. Конец XIX века располагал к подведению итогов, приближение неведомого еще века XX толкало к заглядыванию в будущее; набравшая сил, энергичная Америка жаждала самоутвердиться на этом переломе эпох. Юбилей экспедиции Колумба был использован предприимчивыми янки с впечатляющим размахом. Всемирная выставка сопровождалась рядом всемирных конгрессов, посвященных воспеванию достижений материальной культуры и западной цивилизации. Двадцать таких конгрессов, привлекших людей со всего мира, с мая по октябрь 1893 года будоражили Северо Американские Соединенные Штаты, и едва ли не самым важным, вызвавшим наибольшее любопытство, был Всемирный Парламент Религий. «Встреча двух миров» — так уже в наши дни окрестила ЮНЕСКО программу, посвященную 500-летию прибытия каравелл Колумба к берегам, которые для самого генуэзца так и остались берегами Индии. Это название, «встреча двух миров», могло бы быть отнесено и к празднествам столетней давности, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что помпезный и широко разрекламированный в свое время Парламент Религий был задуман его устроителями как апофеоз христианского миссионерства. Он был призван показать всему миру превосходство Запада над Востоком в сфере духовной, то есть христианства над язычеством и всеми остальными религиями. Или, как писали тогда: «Цивилизация, объединяющая весь мир в единое целое, готова объединить и все религии мира в их истинном центре — в Иисусе Христе». Диалог религий виделся как проповедь заблудшим, как доброжелательное наставление «старшего брата» (о, пресловутое «бремя белого человека»!), как приобщение наивных детей Востока к единственно истинной религии.

 

Всемирный Парламент Религий

Институт Искусства в Чикаго, где заседал Всемирный Парламент Религий

 

Для многих, очень многих на Западе — включая, кстати, Русскую Православную Церковь — и такая постановка вопроса оказалась слишком большой уступкой дикарям и язычникам. Ни кто иной, как сам Архиепископ Кентерберийский, дал резкую отповедь устроителям Парламента: какой может быть Парламент Религий, ведь тогда придется признать, что другие религии могут рассматриваться на равных с христианством?!

История человечества пишется великим драматургом. Среди лязга и грохота индустриального Чикаго, на земле Америки, и тогда уже олицетворявшей юную энергию мира, в веренице всемирных празднеств, впервые собрались духовные лидеры, представители бесконечно разнообразных конфессий, толков и сект, и каждый из них принес в переполненный чикагский зал прозрения и заблуждения, идеалы и традиции своих многочисленных единоверцев. Можно ли придумать лучшую трибуну для того, чтобы его услышало все человечество?

И в этой красочной толпе епископов, ксендзов, священников, лам, раввинов, всех тех, кого многомиллионное население планеты признало своими учителями и наставниками — никому не известный странствующий монах из Индии, никогда не выступавший на столь многолюдных собраниях. Его путь на эту сцену драматизирован калейдоскопом случайностей — потерян адрес оргкомитета, его плохо понимают прохожие, у которых он пытается спросить дорогу, его гонят от дверей, в которые он стучится, ибо принимают за негра; все кончается тем, что последнюю ночь перед открытием Парламента он проводит в пустом товарном вагоне на станции и лишь по чистой случайности попадает вовремя на открытие Парламента. Ему несколько раз предлагают выйти на трибуну, но нужно время, чтобы преодолеть себя, ощутить всю ответственность и обратиться к собравшимся.

 

Всемирный Парламент Религий

Свами Вивекананда. Лондон, 1896 г.

 

Все это хорошо известно, как известно и то, что произошло в зале Парламента Религий, когда Вивекананда решился наконец произнести первые слова своего обращения. С точностью до минуты знаем мы теперь, когда начался отсчет действительного диалога между Востоком и Западом.

Очевидцы рассказывают взахлеб о том невероятном, почти истерическом экстазе, в который впали собравшиеся в огромном зале при первых же словах Вивекананды. Люди рвались к сцене, шли по скамейкам, почтенные леди тянули руки, чтобы коснуться оранжевого одеяния никому дотоле не известного Свами. Аплодисменты сопровождали каждое его слово. Слезы текли по щекам, и все стоя приветствовали его краткую речь. Наутро он проснулся знаменитым, все газеты Америки писали о нем, и как бы ни складывалось потом отношение к нему клерикальных кругов или средств массовой информации, он никогда уже не уходил в тень безвестности.

Перечитывая сейчас эту знаменитую речь, ловишь себя на мысли, что столь экзальтированный прием не вполне объясним. Сама по себе эта речь не самое яркое произведение Вивекананды. Ее ценность в другом — именно в ней собравшиеся на Парламент Религий услышали подлинный голос Индии, голос Востока. Не слуха, а сердца коснулся призыв: «единство в многообразии». «И к этим людям мы осмеливаемся посылать миссионеров!» — воскликнул в изумлении один из присутствовавших.

С того давнего сентябрьского дня начался трудный процесс действительного диалога — об этом я уже говорил. Но хотелось бы сказать и о другом — Вивекананда говорил с Америкой, а через нее со всем миром, не просто от имени «матери всех религий». Он говорил языком будущего.

Все чаще у нас появляются книги, где действуют пришельцы — из Космоса, с других планет или из будущего нашей Земли. Эти пришельцы живут среди землян, пытаясь передать им знания, принесенные с других ипостасей цивилизационного развития. Так видит их воображение фантастов. Между тем в реальной жизни не так уж редки люди, все значение которых раскрывается не сразу, а лишь по мере поступательного развития истории. Современники их обычно не понимают и лишь постепенно осознают, что рядом с нами, между нами, в гуще наших событий и действий, жили люди, всей сутью своей принадлежавшие не настоящему, а будущему.

Таким был Махатма Ганди. В России такими были Циолковский, Рерих. Список этот можно продолжить, но несомненно, что Вивекананда еще и сейчас принадлежит будущему. Чем дольше живем мы на свете, тем ближе и современнее звучит голос Вивекананды.

Этот голос звучит не только в Индии — недаром впервые он прогремел на Всемирном Парламенте. Он звучит и для нас, для России сегодняшней. Разве не к нам, барахтающимся сегодня в беспределе «совково-комковой цивилизации», обращен его призыв: «Если вы хотите найти Бога, служите человеку!» Разве не нас, с неимоверным трудом преодолевающих наследие тоталитарной лжи и страха, зовет он отказаться от догматизма всех видов и мастей, кому, как не нам, взывает он: «абхай» — не бойся! Разве не для нас, ждущих помощи то от правительства, то от Запада, сказано было Вивеканандой: если все золото мира взять и отправить в одну индийскую деревню — ничего не изменится, пока жители этой деревни не научатся сами работать и зарабатывать.

Духовность России, как и вообще духовность XXI века, во многом будет основана на тех принципах и подходах, которые были выработаны Рамакришной и интерпретированы для всего мира его учеником Вивеканандой. Конечно, эти подходы будут адаптированы к местным условиям и национальным традициям. Но услышим Вивекананду. Его голос из далекого прошлого несет нам послание будущего: «В грядущем столетии Россия поведет за собой мир. Но путь ей укажет Индия». Распознать этот путь, растолковать его и конструктивно применить его принципы для исцеления России (выражение Н.К.Рериха) — вот наша задача.

Парламент Религий, 1993

Столетие Чикагского Парламента и выступления Вивекананды на нем отмечалось во всем мире, но кульминацией этих торжеств, естественно, стало празднование в Индии.

Наша делегация, как водится, прибыла с опозданием — на неделю. На этот раз виной была забастовка в Калькутте. В силу сложных финансовых соображений летели мы через Болгарию — маленькую, чистую и неожиданно благополучную. После изнурительного перелета Калькутта обрушилась на нас грохотом звуков, яркостью красок и немыслимым жаром пасмурных улиц.

Не успели выйти из аэропорта, как с неба рухнул и стал стоймя совершенно горячий дождь — как в душе, если крутанешь не то колесико. Запоздалый муссон в мгновение ока залил улицы, заполнил мостовые, мутной водой побежал по тротуарам. Мы — в Калькутте, родном городе Вивекананды.

Чудовищный мегаполис — вибрирующий, сотрясающийся от всех видов беспорядочно движущегося транспорта (автобусы, метро, автомобили, рикши, волы), восемнадцатимиллионный город небоскребов и страшных хижин, беломраморных дворцов и лежащих на улицах людей, туманное месиво пальм, лавок, священных коров, роскошных магазинов, диких обезьян, реклам и Бог его знает, чего еще — встретил нас красочными портретами Вивекананды везде и всюду, на всем пути от аэропорта до Института Культуры Миссии Рамакришны.

В былые годы этот Институт производил впечатление того Дома Тишины, о котором писал в своей «Исландии» Остин Райт — безукоризненная чистота, обилие цветов, величавые монахи в оранжевых одеяниях. Сейчас его обширный внутренний двор был залит не только коричневой беснующейся водой от непрекращающегося муссона, но и морем гостей, съехавшихся со всего мира на Парламент Религий 1993 года. Вавилонское столпотворение, смешение языков, рас и одежд — все вместе это напоминало международный кинофестиваль. Иссиня бритые головы буддийских лам и высокие тюрбаны могучих сикхов смотрелись в этой толпе более естественно и повседневно, чем завитые локоны босых и бородатых хиппозных проповедников из США и Канады, но в целом возникало какое-то ощущение вселенского братства, этакого живописного «единства в многообразии».

Мы успели захватить последние два дня заседаний. Должен сказать, что, готовясь в Москве к предстоящему «мероприятию», мы опрометчиво настроились на отрепетированное зачитывание на английском языке взвешенных добросовестных докладов, на вежливую дискуссию затем в узком кругу коллег. Первый удар по этим академическим представлениям нанес зал Парламента Религий.

Собственно, зала не было. Был громадный крытый стадион имени Субхаса Чандра Боса, национального героя Индии (с трудом терпимого советской наукой из-за его сотрудничества с фашистами). Со всех сторон убегали ввысь заполненные до отказа трибуны, посреди же воспламененного электрическими солнцами стадиона виднелась маленькая на таком расстоянии, задрапированная, украшенная живыми цветами сцена. Никто не уходил, не шептался, не отсиживался по обязанности. Люди внимали, а не просто слушали. Молодая Бенгалия, завтрашняя Индия, внуки и правнуки Вивекананды, пришли на этот стадион, привлеченные молодым задором его голоса, вечной свежестью его идей.

На сотнях стульев, расставленных на поле стадиона, щурились от софитов многочисленные гости и участники. Рясы и сутаны, белые рубашки и яркие сари, фески и клобуки — все это ежеминутно простреливалось ослепительными вспышками фотографов. Слева и справа от декорированной сцены разливалось шафрановое море —слева восседали в полном составе высшие иерархи Миссии Рамакришны, величественные Свами, патрициански прямые, неторопливые, несуетные и холеные. Около них все время происходило какое-то движение — все проходящие, даже торопыги-фотографы, падали ниц, дабы засвидетельствовать им свое почтение. Справа от сцены, более уединенно и еще более строго, почти неподвижно, занимали свои места мата-джи, монахини Ордена Рамакришны. Полным отсутствием эмоций, странной одинаковостью своих отрешенных лиц они напомнили мне терракотовую армию китайского императора Цинь Шихуана в Сиани. Та же жутковатая в своей непонятности, ровная энергия исходила от этих не ставших женщинами, настороженно неподвижных фигур, закутанных по самые глаза в шафраново-оранжевые одеяния, как и от шеститысячного скульптурного воинства, обнаруженного китайскими археологами. И если по левую руку от сцены вас поражало физиогномическое богатство благородных и торжественных Свами, то здесь ваш взгляд скользил, не задерживаясь, как по желтым барханам Сахары.

Впрочем, со сцены, как вскоре выяснилось, не различались ни те, ни другие — огромный стадион окружал вас как наполненная неразличимыми, но ощущаемыми мирами темная южная ночь, как некое необъятное единое живое существо, как Космос мыслящий и чувствующий, но не распадающийся на составные части.

Мне выпало выступать в последний день, после Генерального Секретаря Миссии Рамакришны Свами Атмастхананды, после крупнейшего современного теоретика Свами Ранганантхананды; фактически этим выступлением завершался Парламент, так как после нам предстояло выслушать речь Президента Индии, специально приехавшего для этого на один день в Калькутту.

Уже с утра в воздухе чувствовалось напряжение, как бывает перед грозой. Меры безопасности были по крайней мере утроены. На стадионе появилось необычайно много крепких молодых людей, одетых в одинаково элегантные костюмы, время от времени переговаривающихся по рации с кем-то далеко от зала. Когда ожидание достигло апогея, внезапно распахнулись специально ради этого случая повешенные ковровые занавеси и вошли... собаки. Здоровенные псы, волоча за собой охранников, медленно и методично обошли всю сцену и, склонив могучие загривки, внимательно обнюхали каждый ее уголок — искали бомбу. Не найдя, так же величаво удалились.

Потом завыла полицейская сирена, загрохотали мотоциклы эскорта и как-то незаметно возникла на сцене по-деревенски уютная фигура Президента. Невысокий, плотный, в редкой теперь белой шапочке Ганди (которую, кстати сказать, сам Ганди фактически никогда не носил), он по-стариковски медленно опустился в роскошное алое кресло. За креслом тут же вырос и застыл в напряженной неподвижности великан-телохранитель в парадной военной форме.

Впервые за всю историю индийского телевидения это заключительное заседание шло в прямом эфире на всю страну. К счастью, я узнал об этом только на следующий день, когда на улицах и в магазинах ко мне стали обращаться совершенно незнакомые люди.

Мне кажется уместным привести здесь некоторые положения, прозвучавшие в день закрытия Всемирного Парламента Религий 1993 г. в речи д-ра Шанкар Дайял Шармы, Президента Индии.

И первое, что выделил Президент Индии в наследии Вивекананды — его план действий, направленный на тотальное раскрепощение человека. Изменить все, связанное с человеком и связывающее его, изменить самого человека, поднять его на новый уровень сознания — ни больше, ни меньше. «Мудрецы называют ее по-разному, но Истина — одна», — процитировав это любимое Вивеканандой изречение из Ригведы, Президент подчеркнул, что великий Свами с пылающей ненавистью относился ко всем видам фанатизма и узкого сектантства. Не странно ли, добавлю я, что в сегодняшней Индии именем Вивекананды клянутся нередко и шовинисты, и религиозные фашисты? Не напрашиваются ли тут малоприятные параллели из нашей с вами действительности?

Вивекананда, сказал Президент, стремился построить новый мир. А мы в свою очередь зададимся вопросом — утопичен ли путь, намеченный Вивеканандой? Вел ли он только в вымышленную «Исландию» или в конце его лежала современная Индия? И хотя Президент вспомнил слова Дж.Неру — «прямо или косвенно он мощно повлиял на сегодняшнюю Индию», — все же, наверное, следует признать, что реальное освоение наследия Вивекананды и претворение его в жизнь все еще впереди. Это подтверждается и самим Парламентом Религий.

Конечно, все выступавшие на все голоса превозносили благородные идеи Вивекананды, временами казалось, что гармония уже достигнута, что царствует всеобщее согласие; но иногда славословие с трибуны начинало напоминать единодушие наших недавних собраний, когда люди говорили одно, думали другое, а делали что-то противоположное. Настойчивое подчеркивание «равенства всех религий» в устах отдельных проповедников звучало чуть ли не в оруэловском стиле — все, мол, религии абсолютно равны, но вот моя среди них самая равная. Были и совсем болезненные приметы. «Мне неприятен образ вашего Христа — белолицего, с бледными как у вас губами!»— кощунственно сказала одна индианка (кстати, христианка!) белоснежной блондинке из Скандинавии. Буддийский монах, только что сошедший с трибуны, где он красочно и убедительно взывал к духовному единению, убеждал кого-то в кулуарах: «Разве можно говорить о Рамакришне как о просветленном? Вы сравните его фотографию с изображением Будды — разве есть у Рамакришны в лице хоть тень просветления?»

Иногда хотелось, чтобы ожил величественный портрет Вивекананды и чтобы темпераментный Свами железной метлой выгнал бы «духовных» менял из храма своей мечты.

Горько говорить об этом, но и нельзя умолчать. Конечно, такие, злобствующие в душе, «учителя» исчислялись там единицами, но оглянитесь вокруг — нет ли подобных духовных оборотней в пределах и нашей страны?

В целом, Парламент в Калькутте был огромным эффектным шоу, прекрасно отрежессированным, но запомнится он не только этим. Встретились тысячи людей, узнали друг друга, услышали, поняли, как много их единомышленников разбросано по Земле.

Я думаю, что уже существует в этом мире Невидимая Церковь, у которой нет канона кроме Истины, у которой нет иерархии священнослужителей, нет догм и фанатиков, но есть  устремление в будущее, к лучшему миру и к новому человеку. Входящие в эту Церковь говорят на одном языке — не на английском, языке Парламента, а на языке Вивекананды. Христос и Будда, Платон и Лао Цзы, Рерих и Григорий Сковорода — путеводные звезды единого для всех Космоса.

И главный результат Парламента Религий — это ощущение множественности наших усилий. А в этом — надежда. Таким он и останется в памяти всех, кому посчастливилось в нем участвовать.

Како веруешь и камо грядеши?

А теперь, суммируя все услышанное в Калькутте — какие выводы следует извлечь нам, здесь, в сегодняшней России, из двух, разделенных бурным XX столетием, Всемирных Парламентов Религий: како веруешь и камо грядеши?

И вера, и знание приводят нас к космическому сознанию. И Планета, и человечество существуют и эволюционируют в мощном энергетическом потоке космического воздействия. Эта высшая сила (как бы ее ни называть —Космос или Природа, Бог или Аллах, Дух или Материя и т.д.), пронизывая все мироздание, не останавливается границами преходящего, тленного, подчиненного времени человеческого тела, а беспрепятственно входит в него и наполняет его; беспредельность макрокосмоса и бесконечность микрокосмоса ничем не разделены и в основе своей суть одно. Нравственность, творчество и любовь — это реализация единичного (человек) в вечном (энергетика Космоса).

Отсюда: единство всего живого и неживого. Братство всех людей. Бог безличен. Он и вне нас, и внутри нас. Бог в каждом человеке.

Но, бренный и преходящий, человек существует в определенных географических, исторических, экономических, культурных условиях. Его понятие о Высшем формируется под воздействием этих условий.

Отсюда: все религии говорят об одном, но на разных языках. Язык науки отличен от языка религии. Но поверх всех религиозных различий, поверх мнимой противоположности религии и науки существует синтезирующий их Космос и общие планетарные законы его воздействия.

Их понимание и руководствование ими составят духовность будущего (где нет места конфронтационности религий между собой и религии в целом с наукой).

Законы Космоса в их земном преломлении есть выживание и развитие, антиэнтропия и эволюция (эволюция от низшего к высшему, от временного к вечному, от материи к духу). Три задачи решают человек и человечество, как говорил С.Н.Рерих: «Как жить? Как жить лучше? Как быть лучше?» Творчество и любовь — это очеловеченная энергия Космоса, первична же (и для них, и для сформированных С.Н.Рерихом задач) этика, обеспечивающая и выживание, и развитие, и подъем по Лестнице Иакова.

Библейские заповеди универсальны, ибо полностью отражают законы Космоса для человеческого общежития. Так или иначе они присутствуют во всех религиях. Религии Востока привносят еще и экологическую ответственность человека. На эти же рубежи познания вышла и наука XX века. Вся внутренняя история человечества строится на периодическом проникновении в высшие сферы космической духовности (пророки, философы, поэты, святые, реже ученые), а затем — увы — на низведении открывшихся истин до уровня обыденного сознания, на постепенном «заземлении» их — вплоть до превращения в сухую формальную догму, в ритуалы и табу, в фанатизм и заорганизованность. Такова судьба всех религиозных и идеологических систем (смотри историю христианства, смотри историю марксизма, смотри, к сожалению, историю рериховского движения).

Бренная и тленная природа человека вкупе с уже упомянутыми географическими и историческими факторами приводит к выхолащиванию априорных истин, к торжеству буквы над духом, догмы над свободой, формы над сутью. Преходящее торжествует победу над вечным — вплоть до нового витка и нового выхода к высотам космического сознания.

Отсюда: все Великие Учителя человечества говорят нам об одной и той же Высшей Реальности. Их прозрения и составляют духовную культуру человечества. Им всем открылись одни и те же истины. В «загрязнении», заземлении их идей повинны все люди всех времен и народов, повинны все системы, представители всех религий. Справедливости ради следует, однако, отметить, что процесс догматизации, то есть выхолащивания творческого потенциала космических прозрений, во всех культурах и во все исторические эпохи тормозится встречным процессом высвобождения творческой энергии человека, осваивающего высшие истины в их наглядности, то есть через искусство. Другое дело, что в конце концов «религиозное» искусство само становится эффективным орудием догматизации.

Все это своего рода преамбула. Так было, но так не должно быть в будущем. На наших глазах с миром происходят такие кардинальные перемены, которые позволяют говорить о приближении эпохи всеобщего космического сознания. Изменился наш мир, изменился человек, претерпели необратимые изменения наука и религия как методы познания «единства в многообразии».

Во-первых, произошло «информационное сжатие» планеты. Средства коммуникации свели таинственную беспредельность земных просторов до почти домашнего фактора. Экзотика сведена к минимуму, человечество (при всех оговорках), стало одной семьей. Идеи исключительности и превосходства потеряли в общественном мнении свою благопристойность. Это относится и к народам, и к религиям. Диалог религий и диалог религии и науки стал реальностью и необходимостью. Технически и духовно человек, наконец, подчинил себе и время, и пространство, что поставило его лицом к лицу с вечностью.

Во-вторых, элементарные научные знания подмяли под себя примитивные религиозные догмы. Все религии так или иначе трансформируются, освобождаясь от одиозного багажа предшествующих эпох, все они волей-неволей, удачно или не очень дрейфуют в сторону космического сознания (то есть к своим собственным истокам).

В то же время, после спутника, Гагарина и высадки на Луну Космос перестал быть чисто философской абстракцией и занял прочное место в коллективном сознании человечества.

Все яснее становится механистическая ограниченность науки, если она лишена духовности, и средневековая неадекватность религии, когда она противоречит науке. Как параллельные линии познания (и взаимодействия с Космосом) современные наука и религия, будучи четко раздвинуты в полуметре от наших глаз, тем не менее сходятся в Бесконечности.

И наконец, все человечество начало осознавать нависшую над ним опасность тотального самоуничтожения, опасность, вызванную несоблюдением космических за- конов бытия и касающуюся всех и каждого из жителей Земли.

В свете всего сказанного я вижу нашу задачу в максимальном приближении эры космического сознания. Духовность будущего отличается от религиозности прошлого прежде всего своей надконфессиональной общечеловечностыо, даже планетарностью (ибо человек в ней не царь природы, а часть ее; он не столько подчиняет себе Землю, сколько отвечает за нее).

Сохранение многообразия, в том числе культурного, религиозного, национального, не должно заменять главного — единства. И наоборот — осознавание единства не должно вести к отказу от составляющего его многообразия. Формула эта двуедина — единство в многообразии. Этой формулой, как волшебным ключом, отворил Вивекананда перед делегатами Парламента Религий дверь в будущее.

Простота этой формулы — кажущаяся. Для того, чтобы понять и принять эту истину, сделав ее своим жизненным кредо, необходима напряженная ежедневная работа над собой. У нас же последнее время принято, прочитав одну-две действительно хорошие книги, немедленно приступать к агрессивному осчастливливанию всего человечества, к борьбе с «темными», к проповеди «единственно верного» учения. Увы, это путь самозомбирования.

Овладение космическим сознанием есть то, что Лев Толстой называл «расширением души». Как и совершенствование физического тела, процесс духовного самосовершенствования предполагает тяжелый труд освобождения от всего лишнего и наносного, труд выявления и реализации заложенного в нас потенциала, то есть борьба неминуема, но это борьба с самим собой. Расширение души, в конечном счете, означает осознавание ее идентичности с Космосом. Для постигшего это, и Бог, и Шамбала, и учитель находятся внутри него, они в его душе. И уже как просветление придет понимание того, что моя душа идентична душам всех других людей, что мое внутреннее «я» есть такая же капля мирового космического Духа, как и души всех без исключения людей.

И тогда философская сторона этого открытия преобразуется в социальную — ибо служение Богу (или — из другого семантического ряда — следование законам Космоса) есть служение человеку. Оно предполагает ориентацию на то вечное, что заложено в каждом, на выявление скрытой внутри нас божественности.

Пример нам опять дает Индия. Махатма Ганди, ухитрившийся в наш жестокий век наполнить нравственным содержанием грязный мир политики, непреклонно и последовательно боролся с британским колониализмом — как с явлением, как с проявлением мирового зла — но не с англичанами. Он взывал к совести каждого — и индийцев, и англичан. И скольким из убежденных врагов своих он помог услышать голос их собственной совести!

Учителя ненависти, которыми так богат наш век, учат прямо противоположному. Отравленные ими прежде всего утрачивают свободу — свободу суждения, свободу воли, свободу выбора. Потерявшие свободу становятся рабами. Печально, но для многих из нас свобода еще не стала высшей ценностью.

Проверить себя, узнать, не охватили ли нашу душу метастазы духовного рабства, можно путем простого самотестирования, задав себе следующие вопросы и ответив на них по совести:

—Чего мы хотим? Изучить «Учение» или познать Истину?

—Зачем? Для самосовершенствования или для осуществления Истины?

—Стремимся мы к избранности, исключительности, отдельности или к единению со всеми ищущими?

—Верим ли мы слепо и покоряясь авторитетам или дух наш свободен?

—Уничтожаем или строим? Унижаем или возвышаем? Закабаляем или освобождаем?

И, преодолев свое рабство (такое удобное, освященное авторитетами, позволяющее спрятаться в «уют» казармы и партийной ячейки), мы выходим на один из важнейших заветов Вивекананды — духовность может быть только конструктивной. Начатое в России и СНГ в мае прошлого года Движение «Знамя Мира», созданное в развитие рериховских идей, призвано объединить всех устремленных к космическому сознанию и стремящихся конкретными делами, творчеством, милосердием, культурными акциями приблизить наступление новой эры. «Не вокруг авторитета или личности, а на основах Бытия», «не ради говорения, а ради конкретных дел» — так, в полном соответствии с мыслями Елены Ивановны Рерих, живет и развивается это движение. Его объединяют не организационные цепи, не диктат, не иррациональные иерархи партийных мирков, а куда более высокие, куда более вечные связи духовного родства и взаимопомощи, и хочется верить, что это движение и есть частица той преобразующей Невидимой Церкви, о которой уже шла речь, и которая нашими общими усилиями обустроит в конце концов многострадальную нашу Россию.

***

Я говорил уже, что главное в нынешнем Парламенте (как, наверное, и в том, чикагском) — не его помпезность, а встречи и речи, то есть знакомство с неординарными людьми. В заключение, в качестве примера попытаюсь пересказать выступление г-жи Тина Мехта, в крайне сжатой форме изложившей свое видение перспектив и проблем, связанных с предложенной Вивеканандой концепцией гармонии религий. Тина Мехта говорила не от имени какой-либо из мировых религий, в сфере влияния которой многомиллионные регионы земного шара; ее община насчитывает всего-навсего 130 тысяч человек — микроскопическое меньшинство на многоцветной карте религий Индии. Но это одна из древнейших религиозных систем нашей планеты. Речь идет о зороастризме.

Так что же, устами одной из своих последовательниц, говорил Заратустра осенью текущего года на переполненном стадионе Калькутты?

«Может ли такая крохотная группа верующих предложить что-то Парламенту всех религий ? » — спросила Тина Мехта. И ответила: «Да, конечно. Мы можем предложить пример того, как гармонично сосуществовать с людьми других рас, иной культуры, чуждых религий». Бежавшие тысячу лет назад из родного Ирана от религиозных преследований, зороастрийцы пообещали приютившему их индусскому радже, что не только не нарушат духовную атмосферу его страны, но обогатят ее — как ложка сахара, брошенная в котел молока, улучшает его вкус.

Миру нужна не просто веротерпимость, а благорасположение к людям, отличающимся от нас по своим религиозным верованиям. Если вдуматься, то отличие лежит не в вере, а в ритуалах, не в сути, а в форме. Единые в главном, мы чрезвычайно разнообразны во второстепенном.

Научившись распознавать главное, мы не должны ломать копья из-за внешнего. Но благорасположение к вам будет ответом на ваше собственное поведение. Сохраняя свои обычаи, не навязывайте их другим. Зороастрийцы в Индии внешне ассимилировались со своим новым окружением — взяли местные имена, изучили язык гуджарати, активно участвовали в политической и общественной жизни своей новой родины и бережнопридерживались в своих храмах древних обычаев, сохраняя их, никогда не прибегали к навязыванию их другим.

Так говорила Тина Мехта, интеллигентная, очень современная женщина, внутренний мир которой уходит в захватывающую дух бездну праистории; и речь ее недаром была наполнена вибрациями цитат из Вивекананды — ибо в том, что почитатели Агура Мазда живут сегодня и говорят с нами о наших сегодняшних общих проблемах, заслуга не только их мудрецов, но и той страны Духа, что дала им приют и чье послание миру совсем недавно вновь «озвучил» Вивекананда.

 

 * * *

 

Пусть это не совсем скромно, но я хотел бы завершить эти наблюдения и размышления теми же словами, что и свое выступление на Парламенте Религий: «А сейчас разрешите от вашего имени, от имени всех собравшихся в этом зале, обратиться к тому, по чьему зову все мы сейчас оказались здесь, на этом Всемирном Парламенте Религий... (и, ослепленный софитами, я обернулся к президиуму, где над алым троном Президента Индии устремлялся ввысь гигантский портрет вечно молодого Свами. Устроители Парламента, восседавшие на сцене, ласково сощурились; но я обращался не к ним):

...Высокочтимый Свами Вивекананда-Джи Махарадж! Мы чувствуем сегодня Ваше присутствие: в нашем мире, в наших жизнях, здесь, в нашем зале! Так ведите нас — от тьмы к Свету, от низших истин к Высшей, ведите нас к миру Всеобщей Гармонии!»

Идентификация
  

или

Я войду, используя: