Дельфис

Ута фон Балленштедт, ставшая супругой Эккехарда II и маркграфиней фон Наумбург...

Спустя неделю после путешествия в Наумбург Тамара и Белла Бадт везут меня к истоку жизненного пути Уты, в Балленштедт. Пейзаж за окнами вагона напоминает крестьянскую Латвию, только обзор привольнее. По аккуратно убранным зимующим полям вышагивают аисты. Чем дальше, тем благодатнее становится ландшафт. В изумруде короткой травы белыми огоньками сияют поздние маргаритки, ромашки, алеют маки, — и это начало декабря!

Тамара и Белла делились впечатлениями своего открытия Балленштедта. Впервые они приезжали сюда, в предгорье Гарца, совсем недавно, в октябре:

— Нас поразил ярый чернозём этой долины, совсем не типичный для Германии. Смотрите, ведь с другой стороны железнодорожных путей совсем иное — до самого горизонта тянется рыжая глинистая почва. И многочисленные цветы в конце октября подтверждали нам избранность долины. Немного позже, в купленной книжке, путеводителе по Балленштедту, мы прочли, что долина эта всегда считалась уникальной из-за мягкого климата и чрезвычайно плодородного чернозёма, из-за чего в веках здесь разыгрывались баталии... А при подъезде в Балленштедт наше внимание привлекли соколы, они всё кружили, кружили над изумрудной долиной, их было много...

^{Скульптура Уты фон Наумбург в замке Балленштедт}

Слушаю, гляжу в окно, почему-то возникают мысли о минувшей войне. Неужели в сороковые годы на этих благодатных полях трудились рабы из фашистских концлагерей? Как возможно, чтобы такой мирный пейзаж оскверняли трубы печей, дымящие человеческой плотью? Гоню эти мысли, пытаюсь сосредоточиться па цели поездки, но жестокие видения не отстают...

Меж тем поезд неуклонно приближается к красивейшему горному массиву, овеянному легендами о ярких событиях, вершившихся с летописных времён и доныне. Вехи этих событий раскиданы по холмам и вершинам Гарца в виде замков, церквей, «охотничьих домиков».

На станции Ballenstedt West выходим из вагона. Безлюдье, патриархальная тишина. Пройдя привокзальной улицей с уже прибранными к Рождеству домами, начинаем неспешный подъём на высокий холм к Балленштедтскому замку, напоминающему о старинном роде могучей династии Асканиев. Судя по карте, холм этот высится между реками Боде и Селке. Зимы словно бы и нет, парк притих в осенней задумчивости.

Потрескивают ветки под молниеносными бросками с дерева на дерево огненной белки. Пустынные аллеи под сводами старых деревьев, стерня газонов, идеальная геометрия бассейнов с отдыхающими фонтанами, тишина, насыщенная шорохами и шелестами... Очарование парка завладевает нами. С изумлением разглядываем могучие стволы вековых деревьев — многие из них словно скручены неведомою силой. Тут и там обнаруживаем деревья-канделябры — на одном стволе гигантским подсвечником расположились сразу несколько деревьев, а вот ровный понизу ствол разросся выше огромным древесным шаром... Все приметы особой энергетической зоны. Растворяюсь в ощущении токов склона, посылаю в даль волну благоговения, чувствую словно бы ответствие из горнего далёка...

На кустах рододендронов туго набухли почки соцветий, а розы — белые, жёлтые, красные — цветут! По ходу подъёма упираемся в развёрзтый зев вполне современной раковины, в таковых обычно проводятся летние музыкальные концерты. Никак не могу заставить себя перешагнуть «за рампу» и ступить на подмостки, что- то не пускает меня, остро ощущаю мрачный диссонанс внутреннего пространства раковины с сиянием окрестного ландшафта.

— Нам рассказали, что здесь бывают сходки неонацистов, — поясняют мои гиды из глубины раковины и указывают на стены, исцарапанные символами, — а вот и корявая перевёрнутая свастика... Торопимся прочь от этого мрака, поднимаемся всё выше тихими аллеями с диковинными растениями, задерживаемся у старого ритуального дерева... И уже высоко на площадке у подножия замка созерцаем бескрайний ландшафт. Под ногами по склону раскинулся викторианский парк строгой планировки. Каскад поднимающихся от подножия холма бассейнов, водное зеркало, обрамлённое символичным орнаментом. Разверз пасть дракончик в центре верхнего бассейна с подобием единственного рога, ипостасью Единорога... Парк наполнен рукотворными шедеврами художественного литья: вот устрашающее переплетение змей, подобное кадуцею, образовало ручку у железной вазы, а здесь, на узорчатом мостике, литая утка обозначила название пруда... А поодаль, в окрестностях Балленштедта в поле обзора проступают веерообразные клыкастые щербатые скалы, как-то внезапно торчащие на всхолмленной равнине. Это странные камни — гегенштайны, о них сложены легенды как о стражах сокровищ.

И уже наверху холма, на ровной площадке неподалёку от входа в замок, мне вдруг остро вспоминается имение Рерихов в долине Кулу. Там, при входе в гималайскую усадьбу, высится огромный деодар, — здесь же стоит необъятный клён возрастом более двух столетий; там из-под ног круто вниз уходит склон со знаменитым фруктовым садом Рерихов, — а здесь, хотя склон под ногами и невелик, совсем не гималайский и сбегает-то к немецкому городку, этот в чём-то схожий уголок способствует на какие-то мгновения словно бы перенесению в пространстве... И как там цветут розы на клумбах Елены Ивановны Рерих, не считаясь с временем года, — так они цветут и здесь, и особенно хороши жёлтые, «буддийские».

^{В замковом парке. Декабрь}

Входим во внутренний дворик замка. Подъём вдоль крыла церкви приводит нас ко двору внутрь основной части комплекса зданий. Открываем массивную дверь, — нас встречает скульптурное изображение Уты! Радуемся неожиданной встрече, поднимаемся парадной лестницей. Безлюдно. Навстречу стремительно выходит женщина, жестом приглашает следовать за нею. Входим в церковь. И прежде всего в глаза бросается полотно, висящее на стене слева. На нём отдельными редкими штрихами словно бы намечено изображение — опять же Ута! С трудом отрываюсь от созерцания полотна и осознаю, что находимся в светлой кирхе, украшенной дивными композициями из белоснежных свечей, увитых гирляндами белых роз и белыми шёлковыми лентами. Фрау поясняет, что это убранство—в честь предстоящего свадебного обряда. Здесь же проходят и концерты органной музыки. В воздухе словно бы пахнет Рождеством. Тем временем Белла и Тамара оживлённо беседуют с нашей водительницей, речь её быстра и многословна. По отдельным знакомым словам догадываюсь о направлении беседы, по языковый барьер вынуждает меня молчать, разглядываю гида. Милая фрау цветущих лет, одета по-европейски в светлые брюки и лёгкий джемпер, элегантная стрижка седеющих волос, стройная фигура. Изредка вторгаюсь в разговор с вопросами, мои переводят, женщина отвечает с какою-то страстностью. Заметив, что полотно с обликом Уты магнитом притягивает нас, она поясняет, что это тканое изображение имеет свою историю. В 1947 году осты приняли переселенцев из Польши, помогли им обжиться, в знак благодарности полячка соткала этот удивительный портрет и подарила его кирхе.

^{Парк Балленштедт. Ваза со «змеиными» ручками}

По словам гида, Ута родилась в местности Балленштедта, здесь было её родовое гнездо, девочкой училась в монастыре неподалёку. Предания относят дату её рождения на рубеж тысячелетня, в начало 1000-го года. Прекрасную Уту подарил миру знатный род династии Асканиев, отца её звали Адальберт, мать — Хидда (Hidda). Здесь, на месте старого родового гнезда, брат Уты Эзико построил замок из песчаника, а в 1043 году в честь любимой сестры — и церковь. Памятуя, что в Наумбурге экскурсоводом было сказано — местонахождение погребения Уты неизвестно, — спрашиваю:

— Где была похоронена Ута?

— Ута захоронена в Наумбурге, в крипте подземной части церкви, никто точно не знает этого места, — быстро отвечает фрау.

^{Деталь древней колоны в подземелье (в крипте)}

Это уже нечто! Схватив Беллу за руку, женщина приглашает следовать за нею и стремглав исчезает. Почти бегом несёмся вслед и по ступеням спускаемся вниз, в подземелье. Здесь находится крипта с захоронениями знати, графов Балленштедта. Древностью веет от колонн с каменным орнаментом — они сохранились со времён Эзико, равно как и капители. Эти тысячелетние свидетели не давят, здесь нет такого чувства безнадёжности, какое обрушилось на меня в крипте собора в Наумбурге...

Но на вопросы об Эккехарде II гид отвечает неохотно, по её версии — он был вроде полуразбойника, который, раскаявшись на закате лет, отдал всё своё имущество для собора и создания скульптур. Переглядываемся, упорно, через разноголосицу мнений продвигаемся своими путями — к истине...

Поднимаемся из подземелья и задерживаемся возле двух замечательных экспозиций. Одна из них размещена на стене вестибюля, это огромная схема генеалогического дерева династии Асканиев. Согласно схеме, у истоков династии стоял Адальберт, отец Уты. В 1212 году Аскании, со смертью герцога Бернарда, трансформировались в Анхальтов, первыми из которых стали князь Генрих I и герцог Альберт I. Самым последним представителем династии является наш современник, герцог Эдуард фон Анхальт, 1941 года рождения. Не так давно он поселился в замке Реэркопф, «охотничьем домике», стоящем на вершине соседнего лесистого холма. Впечатляет факт, что за тысячелетие в это могучее генеалогическое дерево внесены имена всего лишь трёх женщин, за их исключительные заслуги: Ута фон Балленштедт (фон Наумбург), её сестра Хазека — аббатиса в Гернроде и Sophie Auquste Friede-rike, ставшая Екатериной II, великой императрицей России.

Вторая, привлёкшая наше внимание достопримечательность — место захоронения прямого внука Эзико — Альберта Бера (1100-1170) вместе с его супругой Софией (Albrech der Ваг, Альберт Медведь). Сохранился кусочек молитвенного алтаря со времён этого очень знатного Аскания. В усилиях заселения восточных земель именно Альберт Бер основал столицу Германии Берлин, и до сих пор в гербе этого города имеется изображение медведя.

Дабы пролить свет на некоторые качества отдельных представителей этой династии, позволим отступление от главной темы. В выходящей на русском языке немецкой газете «Земляки» читаем в статье В.Коробкина «Аскания-Нова»: «На юге Украины сохранился участок реликтовой степи площадью 11 тысяч гектаров, никогда не знавшей плуга пахаря... Животные и птицы сотен видов, подобно спасённым собратьям из Ноева Ковчега, нашли здесь убежище».

Полтора столетия назад этот участок украинской земли приобрёл граф Фальцфейн. Унаследовал землю его старший сын. Название «Аскания-Нова» (Новая Аскания) получено от герцога Анхальт Кетенского в память об имении в Германии под названием Аскания. Юный граф со своим другом насадил здесь тысячи видов деревьев, кустарников, трав, цветов со всех континентов. Друзья отлавливали для заповедника животных и птиц в Африке, Индии, Индокитае, Южной Америке... Это был научный и культурный подвиг. Лабораторно были выведены лучшие породы тонкорунных овец, беконных свиней и домашней птицы. Здесь была спасена как вид лошадь Пржевальского. В парке гуляло стадо одомашненных африканских антилоп капп, молоко которых исцеляет от тяжёлых форм лёгочных заболеваний... «Ни белые, ни красные во времена Гражданской войны не позволили себе охотиться на заповедных зверей. Но вот фашистские оккупанты уж потешились вдоволь. Они танками давили антилоп, зебр, жирафов, расстреливали из пулемётов свыкшихся с людьми буйволов и гну, зажаривали на вертелах страусов и лам...».

Вот так, приходит нелюдь, предаёт разрухе и осквернению созданное кропотливым трудом и талантом...

Насмотревшись на строгую красоту гробницы четы der Baren, следуем далее за нашей гостеприимной хозяйкой. Она, поманив рукой, снова исчезла. Ступаем следом в башню и поднимаемся по витой лестнице, ориентируясь на быстрый перестук туфелек фрау где-то над нами. Не успеваем перевести дух в просторной зале наверху, как наш милый гид сразу начинает рассказ об экспозициях. Подхожу к окну в мощной толще башни. Взору открывается чарующая картина.

^{Der Bar (медведь) в башне замка Бут Балленштедт}

Глубоко внизу, у подножия холма, лежит озеро с островком в центре, по зеркалу вод плывут стайки лебединых семей. В обрамлении холмов со старинным замком Асканиев и замком Анхальт, в раме склонённых пышных крон деревьев, это озеро так соответствует декорациям к балету «Лебединое озеро», что мы сразу окрестили его сим названием. Кажется, именно такой пейзаж смог бы вдохновить Петра Ильича Чайковского. А поодаль, на заднем плане этих декораций, странным стражем застыл скалистый Гегенштайн, и легко вообразить, как с мрачных отвесов спускается к озеру злой гений... Но нет сегодня ни Зигфрида, ни Одетты, ни гения, а лебеди — вот они! — скользят по глади вод.

Тем временем немка рассказывала о находящемся в зале макете, представлявшем изначальный вид замка и церкви, как они были выстроены Эзико. До наших дней сохранилась роспись XII века там, где находился алтарь. Фрау предлагает нам подняться ещё выше без неё. Продвигаемся к тёмной винтовой лестнице. И когда переступаем какую-то невидимую границу, «само собой» включается мягкое освещение, и мы крутыми ступенями устремляемся вверх. Вот вспыхнувший свет озарил площадку с прекрасно выделанной шкурой горного медведя и черепами муфлонов, а вот и зала, в которой словно бы попадаем на гору Брокен, на шабаш ведьм. Не сама ли Хильда сидит у костра, помешивая варево, подозрительно похоже, из змей? На груди колдуньи хищной брошью приколот корень мандрагоры, в руке — пучок заговорённых трав. На заднем плане панорамы мерцающие блики высвечивают лица слетающихся ведьм, создают иллюзию их движения.

Знаменитая гора Брокен находится в Гарце неподалёку отсюда. Гёте хорошо знал эти места, недаром в произведении «Фауст» он разместил действо Вальпургиевой ночи на горе Брокен. Позже нам рассказали, что эти древние культовые места притягательны и в наше время, и, увы, даже сегодняшние бритоголовые собираются здесь со своими целями; до войны в окрестностях была школа оккультного толка по воспитанию кадров в нацистском духе. Местные жители очень опасаются даже напоминаний о том, что некогда привело Германию к коричневой чуме.

Да, могучие природные энергии всегда были объектом вожделения служителей тьмы, пытающихся приспособить их для своих мрачных замыслов. Но неумолимы Космические законы, и обратный удар следует непреложно. В этих местах изначальное противостояние Света и тьмы материализовалось в деяниях людей. И Эзико, воздвигшему в честь светлой своей сестры храм, противостоял враждебный ему Эгено фон Конрадсбруг, убивший сына Эзико и в противовес выстроивший в долине замок Фалькенштайн.

Переходим в соседнюю залу верха башни, где обнаруживаем просторный круглый стол с атрибутами, напомнившими нам о Рыцарях Круглого Стола. Отсюда открывается незабываемая панорама. Глубоко под нами — северный склон, по которому мы поднимались к замку со стройной геометрией бассейнов, озёр, аллей, газонов в пышном обрамлении старинного парка. На заднем плане непреклонным стражем застыл веерообразный Большой Гегенштайн. И в этой насыщенной преданием местности словно продолжают жить видения прошлого. Кажется, вот-вот на этой горной тропе у подножия башни зазвенят подковы коня, на котором скачет отважная девочка Ута. И как там внизу, так и здесь, па верху башни, ощущается переплетение светлых и тёмных токов, воплотившееся в подвиги светлых героев и тиранию мрачных злодеев. Живо это место, живы эти силы... Приходящий в горы Гарц, помни об опасности низшего психизма, не попади под власть хозяйки Брокена! Огонь сердечного устремления к Наивысшему и Знание да пронзят мрак оккультной тины, засасывающей людей, да осветят провалы замутнённых сознаний...

Очарованные увиденным и истовой преданностью, с которой служители возрождают и хранят свидетельства ушедших веков, покидаем замок. Да, воистину культ Уты зримо-незримо царит здесь!

Спускаемся с замкового холма, проходя мимо Театра Анхальтов (построен в XVIII веке), мимо краеведческого музея. В книжном салоне Тамара приобретает примечательную книгу об истории династии Асканиев за тысячелетие (Walter Leiserinq «Zur Geschichte der Askanier»). Улицы Балленштедта безлюдны, сверкают чистотой, поражает полное отсутствие уличной рекламы. И лишь по шоссе замкового плаца мимо нас один за другим шуршат лимузины, мчащиеся вглубь загадочного Гарца. Видно, что совсем недавно отреставрированный Замковый отель знаменитой Gastnof (гостиницы) даёт возможность прекрасного познавательного отдыха гостям сих мест. Преобладает свежая покраска домов в жёлтые тона цвета охры. Плавный спуск к железнодорожному вокзалу, ожидание поезда. Тамара достаёт многоэтажные бутерброды из зелени, фруктов и сыров, наливает холодный лимонный чай. Тогда мы ещё не знали, что достопримечательностью Балленштедта является также вкуснейшая кулинария, привлекающая сюда лакомок. Размечтались, представив, как хорошо бы продолжить путешествие в хроники тысячелетней давности в ауре здешних лесов и холмов, неспешно обходя с палаткой места, связанные с Утой и Эккехардом II. Заодно набраться сил на лечебных водах, от могучих живительных токов...

Удар станционного колокола возвещает о приближении «кукушки». Дугою огибая предгорья, начинаем возвращение в Берлин.

(Окончание следует)