Дельфис

Я иду на небо

Я иду на небо, раздвигая звёзды.

Если я останусь — будет поздно.

Если я останусь, пожелтеют листья

И умрут сирени розовые кисти.

 

Если я останусь — облака взорвутся

(словно чай из чашки расплескали в блюдце).

 

Горестным потоком разразятся сосны...

Если я останусь — будет поздно.

 

Я иду на небо, след не заметаю,

Сохранит ступени стёжка золотая.

И мосты не жгу я, может быть когда-то

По мостам по этим побредут солдаты-

Воины Вселенной, вестники свободы...

Если я останусь — потеряю годы,

Потеряю сотни, тысячи столетий.

Над Землёй пустою воцарится ветер.

 

Над Землёй холодной разлетится вьюга.

Если я останусь — потеряю друга.

И зачахнет Мира Благостная Роза...

Если я останусь — будет поздно.

 

Я иду на небо и боюсь проснуться,

Знаю, что придётся как-нибудь вернуться,

Что не все вершины рушатся в песчинки,

Что не все песчинки выдует с тропинки.

 

Я вернусь на Землю, ведь моё местечко —

Эта вот сторонка, это вот крылечко,

Эти вот закаты и восходы эти.

Я за них в ответе.

Голос

Посвящается В.Т.Черноволенко

Голос должен высвободиться из гармонии мира
и хора природы ради своей одинокой ноты.

Ф. Г. Лорка

 

Я слышу голос — незнакомый голос.

Над ночью зыбкой одинокий голос.

Так звёзды каплями спадают с неба.

Звеня и шелестя в высоких трапах.

 

Я слышу голос. Отзвуком далёким

Он то зовёт, то молится, то плачет,

И этот плач перетекает в песню,

Как будто слышанную раньше песню.

 

Прислушиваюсь чутко. Так олени

Касаются ушами звуков леса.

Скрывающих опасность звуков леса,

В себе таящих красоту и гибель.

 

Я слышу голос — сильный и свободный.

Он в одиночестве своём свободный.

Он раздвигает время и пространство.

Он эхо поднимает на вершины.

 

То остужает пыл в потоках водных.

То крик свой огненный вплетает в ветер...

О, что он хочет — одинокий голос?

Любви и света, воли и покоя.

 

* * *

 

Спустись на Землю! —

Разум говорит, —

Вернись в реальность,

До судьбы дотронься!

Но дух в пространстве

                                призрачном парит:

То в бликах звёзд,

                               то в эмпиреях Солнца,

 

Мой путь проложен к небу от Земли:

От человеческих простых желаний

До веших снов, до мыслеизлияний,

Что в глубь веков далёко проросли.

 

Люблю закаты в розовой пыли.

Тепло дымящее взрыхлённой пашни.

Люблю (какими б ни были они)

День завтрашний и день вчерашний

Я в мире этом...

                      Только вдруг волной

Взыграет ветер, облака взметнутся.

И нужен будет воздух неземной,

Хоть на мгновенье,

                           чтоб не задохнуться.

 

* * *

Стекает время поминутно.

И рифмой полнится строка.

И что-то помнит смутно-смутно

Моя душа через века.

 

И то нелепо, то фатально

Событий давних крутит нить,

Судьбы почти что ирреальной,

Которой не могло не быть

 

Путей кармических моменты.

Воспоминаний кисея...

Слагает личную легенду

Душа осенняя моя.

 

И то цветной, то чёрно-белый

Узор на свадебной фате.

На чём тогда я погорела?

Ах да, на чьей-то клевете.

 

Там без руля и без ветрила

Летело сердце в оборот.

На сколько жизней отлюбила?

На двадцать пять веков вперёд.

 

Холодный чай в стакане звонком...

В браслетах бледная рука...

Но что-то чует тонко-тонко

Моя душа через века.

 

За что хватаюсь эфемерно?

Что держит сердце на плаву?

Кричу, смеюсь, рыдаю нервно,

Хвалю, кляну, грешу — живу!

 

* * *

Краснеют вишни.

Сад наполнен светом.

Зелёно-красный плещет океан.

Июль я узнаю по всем приметам —

Тебя, философ грустный Юлиан.

 

Возьми закат на облачном подносе.

Туман, как тогу римскую, надень.

Здесь тронный зал

                            неярок и небросок,

И воздух дышит, наполняя тень.

 

А скоро ночь — пора затей преступных.

Желаний грешных и душевных ран.

И разум мой — язычник и отступник —

К тебе так близок будет. Юлиан.

 

Ещё мгновение — и вот уж сутки вышли,

И солнце затекло за горизонт.

Но всё горят рубиновые вишни.

И светел запад, и далёк восход.

Любовь поэта

Любовь поэта — на краю печали.

Как символ чувств, религия души.

Здесь нет предела, только есть начало —

Путь восхожденья, сердца этажи.

 

За ночь хватаюсь, словно за перила.

Бегу, бегу и падаю стремглав.

И постигаю: счастия мерило —

Любви и страха неделимый сплав.

 

Любовь поэта... Ну уж это слишком!

То — вся в огне, то — просто камень, лёд,

То — как дитя (наивная малышка).

То — вседоступна, то — запретный плод.

 

Достойнейший предмет для поклоненья.

И для проклятий истинный предмет.

Да, да, «я помню чудное мгновенье»

(или «чудное»), как сказал поэт.

 

Здесь всё в одном: и гимн, и сумасбродство.

Себя не помня, сердце входит в раж.

И красота, и тайное уродство,

И мистика, и нега, и кураж.

 

Любовь поэта — пятая стихия.

Святая и бессовестная роль.

Но лишь она — души моей Мессия,

В поэзию единственный пароль.

Дельфин на шарике...

Дельфин на шарике...

Дельфинчик — как игрушка.

Такой хорошенький...

Не рыбка, не зверушка —

На лунном камушке серебряный дельфин

 

И камушек с блестинкой, на шнурочке.

Прозрачный, светло-синий, наливной.

Какой хотела — он как раз такой.

Он для меня, не для подарка дочке.

 

Дельфин на шарике...

Как летняя зарница,

Как отраженье девственной луны,

Как постиженье неба и волны.

И вещих снов предутренних глазница.

 

Его на подоконник положу:

И он впитает белый лунный лучик.

А я секреты снов своих нескучных

Ему потом тихонько расскажу.

Здесь и там

Мы приходим на Землю.

Мы верим в могущество Бога.

И не помним, какими мы были

                                    не здесь, не сейчас.

То откроется нам

                           волоокая мудрость Востока,

То холодная синь

                             скандинавских обветренных глаз.

 

От сосновых стволов

                                   разбегаются длинные тени.

И кора горяча —

                                  я ладонью впитаю тепло.

То — энергия сердца

                                 каких-то иных поколений,

Триединство любви,

                                 от них до меня пролегло.

Мы приходим на землю

                                 и думаем: мы исполины.

(Лишь улыбкой святой

                                нам прощается гордость и спесь).

И опять мы сгибаем

                                    к работе привыкшие спины

И не ропщем на жизнь,

                                 ибо знаем, что всё это «здесь»

 

Ну а «там»? Что же «там»,

                              в запредельности, чуждой сознанью?

Что нас свергнет с Земли

                              и заставит бежать, не страшась.

От самих же себя,

                             oт ничтожных своих притязаний

К нам, великим, живущим

                             не здесь, не сейчас.

Неправда, что давно прошедшие века умерли. Они живут в нас, дают нам силу и опыт, возможность справиться с трудностями.

Так ощущает себя в пространстве и во времени Елена ВОРОНКОВА, молодая поэтесса и художница из волжского города Рыбинска. Путешествуя по параллельным мирам, она неизменно попадает в таинственный, осязаемый для неё поток, который и напитывает духовный потенциал поэтессы, заставляя постоянно испытывать душевную и творческую неуспокоенность.

 

И это Небо — это всюду.

Как неизбывный кислород,

Что, словно Дух, уже не чудо,

Нырнув дельфином в дебри Вод.

Он увлекает за собою

Туда, где чисто-голубой,

В дыханьи капелек прибоя.

Вселенский говорит Прибой.

Тончайший свет — звучанье Слова,

Тишайший звук — свет облаков

В круженьи кружева морского,

В крупицах крошева снегов.

 

* * *

 

Я жду заката и мечты

У врат непознанного счастья,

Когда созвездия у власти,

А мысли ясны и просты.

Я днём — ничто, усталый прах,

Я разрушающее лето

Без журавлиного навета

В беспламенных пустых кострах...

Бывает только по ночам

Миротворение и вера

Во всё, что открывает двери,

Во всё, что жизнь даёт свечам...

Быть может, сердце или спички,

А ключик — в лапке у синички...

 

* * *

 

Там, за скалой Стены

Те, что едва видны,

То, что дрожит в ночи

Тонким костром свечи.

Там, в серебре огней

Мчится табун коней,

Нежно неся мечту

В раннюю высоту...

Там, за волной Реки

Снежной зари ростки.

Звёздный узор зарниц.

Лики прекрасных птиц.

Это, наверно, есть Там…

Только крылья — здесь.

Копотью тьма кадит.

Вылетишь — не простит.

 

* * *

 

Сладко пела волна, и в загадочный пепел тумана

Нас окутала ночь, словно в шёлк голубиной тиши...

В сказку лодка плыла, в серебристые, дальние страны.

Звёзды падали в тень, где шуршали о снах камыши.

 

Ты — волшебный мой сон, прерывающийся на рассвете, —

И поэтому я невзлюбила сияние дня.

В этой жизни нет солнца, лишь странничий, сумрачный ветер

Обнимает пугливо, бесстрастно, бесплотно меня.

 

Плачет ночь глубоко... И слезинки фиалочьей тайны

Занебесный колодец бессловно, надёжно хранит.

Плачет сердце живое над пропастью веры бескрайней,

И в тоске журавлей перелётных остаться манит.

Ты вернёшься ко мне, возвратишься лиловой звездою,

И коснёшься лучом до измученной тьмою души.

Я могла быть святой, — но не стала, как видишь, святою

До сих пор помню я лодку... ночь... камыши.