Дельфис

Сергий родился 16 мая 1314 года и прожил в том самом лесном средоцарствии между Окой и Волгой, где складывалась великорусская народность, которой пришлось взять на свои плечи тяжёлую ношу объединения Руси и борьбы с Ордой.

Природа Руси несла эпическое звучание и светлое духовное божественное начало. А Русь испытывала распад и упадок, разномыслие и раздоры удельных князей, оскудение. Одновременно шла кровавая борьба с Ордой и грозно надвигающимся католическим Западом. Кроме нашествий, Русь подвергалась карательным экспедициям, взиманию дани и стравливанию между собой русских князей и бояр. Ко времени взросления Сергия Радонежского Русь находилась уже около ста лет под ярмом ордынского владычества. А к середине XIV века стали проклёвываться изменения: с конца XIII века началось возвышение юной Москвы, сначала тихое, малозаметное формирование нового центра Русской земли.

Время жизни Сергия было временем переломным: от полного упадка духа до подъёма целостной сущности народа. Обратимся к Д. Балашову: «Главными, основными трепещущими проблемами тех двух столетий (XIII и XIV-го) были проблемы не бытия, а духа, духовной жизни, осознание Русью единства своего в братней любви всех русичей и его назначения в мире, осознания всеми гражданами высшей жертвенной предназначенности своей, без чего не вышла бы русская рать на поле Куликово и не состоялась бы, не возникла из небытия Русь Московская».

^{Д.М. Балашов}

 

 

В.Н. Крупин писал: «Таинственен и недостижим Господь и небесное его воинство. Но понятны и доступны праведники. Они ходили по этой же земле, что и мы, смотрели на то же небо, видели такие же деревья. И от этой мысли, что внешне праведник походил на любого из нас, идёт понимание достижимости спасения. Если земной человек достиг такой святости, такой способности к проникновению времён и пространств, значит, и нам не заказаны их пути. Но как ступить на эти пути? Постом и молитвой, исповедью и причащением? Да, но это доступно и фарисею. Что же ещё? А ещё – и главное – труды, труды во славу Отечества, той земли, на которой впервые увидел свет Божий… И праведники, просиявшие в Российской земле, шли Господними тропами. Среди них нет иерархии, как нет им и отдыха у престола Господня, заботы о нас одинаково тяжелы и легки им, но кажется, что более всего молитв из Российской земли возносится к Преподобному Сергию… С горних высот слышал он Божественные Глаголы, а нам, грешным, дано слышать его неумолкающий, наставляющий зов» («Крест и пропасть», 1991).

^{В.Н. Крупин}

 

 

Первое столетие монгольского завоевания было не только разгромом государственной и культурной жизни Древней Руси: оно надолго заглушило и её духовную жизнь. Детство Сергия – Варфоломея и годы ранней юности трогательно описаны не только его учеником Премудрым Епифанием, но и отечественным писателем Д. Балашовым. Хотя страшные нашествия XIII века прекратились, но дань, баскаки, безответственность и бесправность русского человека лежали тенью ненастья на его лице, печатью заботы или скорби. А чуть что – карательная экспедиция, и это значит: зверства, насилия, грабежи и кровь. Но и в самой России шёл процесс мучительный и трудный: «собирание земли».

Б.К. Зайцев пишет, что за годы отрочества и ранней юности в Сергии накопилось «стремление уйти из мира низшего и среднего в мир высший, мир незамутнённых созерцаний и общения непосредственного с Богом».

«Отец просил его не торопиться уходить. И он послушался. И только когда умерли родители, похоронил их и ушёл в недалекие леса. В начале с братом Стефаном, но он не выдержал испытания. В сосновых лесах Сергий «возрос, выучился ремеслу, через столетия сохранил облик плотника – святого, неустанного строителя сеней, церквей, келий».

«Можно думать, что это труднейшее для него время. Тысячелетний опыт монашества установил, что тяжелее всего, внутренне, первые месяцы пустынника. Нелегко усваивается аскетизм. Существует целая наука духовного самовоспитания, стратегия борьбы за организованность человеческой души, за выведение её из пестроты и суетности в строгий канон. Аскетический подвиг – это выглаживание, выпрямление души к единой вертикали. В таком облике она легчайше и любовнейше соединится с Первоначалом, ток божественного беспрепятственней бежит по ней. Говорят о теплопроводности физических тел. Почему не назвать духопроводностью то качество души, которое даёт ощущать Бога, связывает с Ним. Кроме избранничества, благодати, здесь культура, дисциплина. Видимо, даже натуры как у Сергия, ранее подготовленные, не так скоро входят в русло и испытывают потрясения глубокие. Их называют искушениями» (Б. Зайцев, 1924).

^{Б.К. Зайцев}

 

 

Позже стали являться к Сергию люди, просили взять к себе. Он отговаривал, ссылаясь на трудности, помня пример Стефана. Всё-таки уступил. Жили сурово. Сергий, по Епифанию, был для всех «как купленный раб». Был и первым на службах. Так стал он настоятелем малой общины, апостольской по духу и исторической роли… А с половины жизни Сергий выдвинулся на пост всенародного учителя, заступника и ободрителя! Национальная задача – отстоять Россию едва держащуюся, чуть не поглощаемую! Но Орда разлагается, дробится, в ней несколько соперников, борющихся за власть. В России, наоборот, начинается восхождение трудное, полное трагедий междоусобной борьбы. И в этих условиях Сергию довелось благословить московского князя Дмитрия на первое поражение татар.

Борис Зайцев в XX веке пишет: «8 сентября 1380 года. Хмурый рассвет, Дон и Непрядва, Куликово поле и дух Слова о полку Игореве. Русь вышла снова в степь, меряться со зверем степи. Как всё напряжено и серьёзно! Перед сражением молятся. Читают "ратям" грамоту Преподобного. Над ставкой чёрный стяг великокняжеский с золотым образом Спасителя. Осенние туманы, медленный рассвет, хладно-серебряный. Роса, утренний холод. За Непрядвой не то стоны, не то грохот дальний. Люди умываются, подтягивают у коней подпруги, надевают чистые рубахи и в последний раз оружие своё отрагивают. Строятся. Идут на смерть… К полудню показались татары… На зов татарского богатыря выскакал Пересвет и, схватившись с Челубеем, поразив его, сам пал. Началась общая битва».

Давайте прикоснёмся к творческому потенциалу донецкой поэтессы Ларисы Боса:

Те лета далёки, те лета нелёгки,

Как вся Русь припадала к молитве,

Как спускались с холмов у Непрядвы – реки

Две великие рати на битву.

Выезжал наперёд досточтенный мурза –

Всеордынская сила и гордость:

Пусть холопы дрожат, пусть боятся князья,

Пусть все данники знают покорность.

И притихла вся Русь – слишком сильный боец.

Слишком важный грядёт поединок.

И выходит тогда скромный ратник – чернец,

Преподобного Сергия инок.

Он погладил коня, вспомнил что-то своё,

Окропился святою водой,

Осенился крестом, перевесил копьё,

Изготовясь к победному бою.

На Темире броня, на Темире шелом,

Все доспехи на солнце блистают.

На монахе моём светит схима крестом

Да чернецкая ряса простая.

Взором ясен как день, в светлых помыслах чист,

Зря бахвалится знатный татарин,

Ведь искусен монах и высок, и плечист,

Он в миру, прежде, знатный боярин.

Он как вихрь на коне: пусть увидит Орда

Правоту нерушимую нашу.

Только вздрогнет земля – больно сила тверда.

Пересвет! Александрушка! Саша…

А другой наш современник Юрий Лощиц в романе «Дмитрий Донской» пишет: «…Это случилось в один миг, но в следующий миг неведомая птица высоко над застывшими толпами подхватила душу Пересвета, ещё рыдающую от нестерпимой боли, и в свистящих струях ветра бережно понесла её далее и далее от пределов порученного ей средоцарствия, понесла к тем ослепительным чертогам, где не знают ни плача, ни страдания, ни печали, но вечно любуются бессмертным источником жизни».

Преподобный же в эти часы молился, с братией, у себя в церкви. Он говорил о ходе боя. Называл павших и читал заупокойные молитвы. А в конце сказал: «Мы победили». Самая победа грандиозна, и значение её, прежде всего, моральное: доказано, что русские – не рабы, а сила и самостоятельность. Народу, победившему на Куликовом поле, уже нельзя было оставаться данником.

Юрий Лощиц пишет: «Слышите ли вы, други, нашу тризну? Дивную землю вылепил для нас Господь, украсил её холмами и долами, сочетал жилы рек и струи ветров, изобразил в дымке округлые дали, расширил дланями глубину небес, но пристанище ваше последнее вырыли мы сами…

Мы будем! Хотите ли, не хотите, мы будем жить, будем строить златошлемные каменные дива и прочные житницы, рожать детей и сеять зерно в благодатные борозды. Мы будем акать и окать назло своим недругам, мы ещё созовём добрых гостей со всего света, и никто не уйдёт с русского пира несыт.

Мы будем, покуда небеса не свернутся как прочитанный свиток! А до тех пор наши колодцы не пересохнут, наши колокола не умолкнут!

^{Ю.М. Лощиц}

 

 

Мы ещё скажем миру слово Любви, и это будет наше окончательное слово».

И вот слово Александра Блока:

Река раскинулась. Течёт, грустит лениво

И моет берега.

Над скудной глиной жёлтого обрыва

В степи грустят стога.

О Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь – стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной.

В твоей тоске, о Русь!

И даже мглы – ночной и зарубежной –

Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами

Степную даль.

В стенном дыму блеснёт святое знамя

И ханской сабли сталь...

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль...

Летит, летит степная кобылица

И мнёт ковыль...

И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи…

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

Несётся вскачь!

Дух Сергия был и остаётся также на Куликовом поле. Об этом чудесно писал Иван Шмелёв. Сейчас это священный безмолвный заповедник. Стоит на нём памятник русской славы – чугунный столб высотой в 28 м (поставлен в 1850 г.) и храм Сергия Радонежского, поставленный в 1913–18 годах. Этот храм – памятник сооружён архитектором А.В. Щусевым на основании глубокого знания древнерусского искусства.

^{Храм Сергия Радонежского на Куликовом поле}

 

 

И всё же ещё 100 лет прошло прежде, чем Русь окончательно скинула с плеч монгольское иго. Ордынцы тешились рознью русских княжеств уже почти полтора столетия, ловко и разнообразно подстрекали к расправам своих над своими. Эта рознь рождала безысходность. Глубокой осенью 1385 года великий князь Дмитрий Иванович едет к Сергию за советом, как положить конец вражде князя рязанского Олега.

Для Рязани приезд троицкого старца стал событием. Тихим и кроткими словами Преподобный беседовал с Олегом: «Земля здешняя паче иных унижена, слов нету. И не только от чужого языка претерпела она, но от своих единоверцев не раз обижены были рязанцы… Но что же теперь-то остается: сотворить из обид своих кумира и молиться на него до скончания века? Поостынь, княже, приглядись: о своём ли животе печётся Москва? Не для всей ли Руси трудится и тоже терпит за то обиды немалые? Гоже ли ныне обидами мериться, чья перевесит? Может лучше помериться с соседом великодушием и бескорыстием, и он, видя готовность твою, тем же ответит. Опамятуйтесь, дети, не вечно ведь живёте, не делайте друг другу, чего себе не желаете…»

На Олега всё это подействовало поразительно. Велики были смущение, растерянность и внутренний трепет князя.

Летописец говорит: «…Олег преложи свирепство своё на кротость, и утишися … и умилися велми душею, устыдебося столь свята мужа, и взял с великим князем Дмитрием … вечный мир и любовь в род и род». Да, в результате духовного участия Сергия Олег Иванович был пристыжен, покаялся и дал твёрдое слово никогда более не затевать распрей с Москвой. Каковое слово и держал до самой своей смерти.

Д. Балашов приводит описание облика Сергия: «Сухощавый и просторный в плечах, лёгкий телом, в коем не чуется ни капли жира, ни золотника лишней плоти, лишь мускулы и сухожилия, обтянувшие ладный костяк, со здоровым румянцем в глубоких западинах щёк, он движется с такою скупою точностью движений, которую дают сдержанная сила и многолетний навык к труду. Борода его отемнела и огустела. Прежнее легкое солнечное сияние стало рыжеватою окладистою украсою мужа. Густые пряди долгих, когда-то свободно вьющихся волос заплетены теперь в короткую косицу. Долгий прямой нос выдаёт породу… Но больше всего с отроческих лет изменился взгляд Сергия. Вместо распахнутого миру и добру почти ангельского открытого взора Варфоломея теперь смотрелся лик того, кто и, соболезнуя, как бы глядит с высоты – высоты опыта и мудрости; усмешливость, прячущаяся в бороде, и умные зоркие глаза, от которых – поглядев подольше – становит грешному человеку торопко и неуютно на земле».

Отец П.А. Флоренский писал в 1919 году: «Вглядываясь в русскую историю, в самую ткань русской культуры, мы не найдём ни одной нити, которая не приводила бы к этому первоузлу: нравственная идея, государственность, живопись, зодчество, литература, русская школа, русская наука – все эти линии русской культуры сходятся к Преподобному».

^{П.А. Флоренский}

 

 

«Присмотримся немного, что же Он оставил. Прежде всего – монастырь, первый крупнейший и прекрасный монастырь северной России. На юге, в Киеве, эту задачу выполнили Антоний и Феодосий, Киево-Печерская Лавра, несомненно, прародительница всех русских монастырей. Но Киев и киевская культура слишком эксцентричны для России, слишком местное. Особенно в татарщине это заметно: Киев от неё, в сущности, так и не оправился, представлять великую державу никогда не смог, не нёс и тяжести собирания земли – все это отдал он Москве. Она его затмила и как государство, и святыней. Уже в XIII веке митрополитам всероссийским нельзя было оставаться в Киеве. Он слишком надломился. Десятинная церковь в развалинах. Киево-Печерская Лавра пустынна, от Св. Софии – одни стены. И митрополиты Кирилл и Максим, считаясь киевскими, в Киеве не жили. С Петром кафедра митрополичья окончательно перемещается на север – во Владимир и затем в Москву. Так что ход сложения Русской земли вёл к тому, чтобы на севере возник и новый центр духовного просветительства – в то время это были лишь монастыри. Митрополичья кафедра в Москве – узел управления. Сергиева Лавра под Москвой – узел духовного излучения, питательный источник для всего рождающегося государства. В этом – судьба самого Сергия и его Лавры. Он по природе вовсе не был политиком ни по церковной, ни по государственной части. Но фатально – вся жизнь и его, и Лавры, переплетена с судьбой России того времени. Во всех страданиях и радостях – и он участник. Не имея власти даже и церковной, неизменно словом, обликом, молитвой он поддерживает Русь, государство. Это получается свободно: Сергий – человек эпохи, выразитель времени – существо предопределённое» (Б.К. Зайцев, 1924).

Сергий основал не только свой монастырь. Бесчисленны обители, возникшие по его благословению, основанные его учениками и проникнутые духом его. Монастыри «сергиевские» – их считают до сорока, а от себя они произвели ещё около пятидесяти – в огромном большинстве основаны в местах пустых и диких, в дебрях. Не они пристроены к преуспевающей жизни – жизнь от них родится. Для новой жизни монастыри – защита и опора, истина и высший суд. В некоторых местах монастыри – уже просто маленькое государство.

И ещё. П.А. Флоренский называет Сергиеву Лавру сердцем русской культуры: «Около Лавры, не в смысле стен, конечно, а в смысле средоточия культурной жизни, выкристаллизовывается культурное строительство русского народа… Самые странствия Преподобного Сергия, а дальше бесчисленные поколения русских святых, бывших его именно духовными детьми, внуками, правнуками и т. д., до наших дней включительно разносили с собою русское просвещение, русскую культуру, русскую хозяйственность, русскую государственность, а точнее сказать, русскую идею в целом, все стороны жизни нашей собою определяющую… Бесчисленны отражённые и тысячекратно преломлённые лучи нашего Солнца! Что не озарено его светом? Идея Пресвятой Троицы для Преподобного Сергия была в порядке общественного строительства заповедью общежития».

В 1892 году Россия отмечала 500-летие со дня ухода Преподобного Сергия. Выступая с речью в Духовной Академии Троицкой Лавры, историк наш Василий Ключевский, сказал: «Пятьдесят лет делал своё тихое дело Преподобный Сергий в Радонежской пустыне; целые полвека приходившие к нему люди вместе с водой из его источника черпали в его пустыне утешение и ободрение и, воротясь в свой круг, по каплям делились им с другими… Этими каплями нравственного влияния и выращены были два факта, которые легли среди других основ нашего государственного и общественного здания и которые оба связаны с именем Преподобного Сергия. Один из этих фактов – великое событие, совершившиеся при жизни Сергия, а другой – целый сложный и продолжительный исторический процесс, только начавшийся при его жизни... Напутствуемые благословением старца, шли борцы, одни на юг за Оку на татар, другие на север за Волгу на борьбу с лесом и болотом…

Виновник впечатления давно ушёл…, а впечатление всё живёт, переливаясь свежей струей из поколения в поколение, и ни народные бедствия, ни нравственные переломы в обществе доселе не могли сгладить его… Примером своей жизни, высотой своего духа Преподобный Сергий поднял упавший дух родного народа, пробудил в нём доверие к … своим силам, вдохнул веру в своё будущее… Этим настроением народ жил целые века: оно помогало ему устроить свою внутренюю жизнь, сплотить и упрочить государственный порядок. При имени Преподобного Сергия народ вспоминает своё нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое».

^{В.О. Ключевский}

 

 

С Сергием говорили Горние силы – на языке огня и света. Биограф Сергия ученик Епифаний поведал нам, что в сослужении служб Преподобному помогал ангел Господен, что огонь ходил по жертвеннику, осенял алтарь, окружал святую трапезу и самого Сергия с головы до ног, что пламень исходил от руки Сергия, когда он благословлял Исаакия. Преподобный Сергий первый из русских святых имел видение Богоматери.

«Такие светоносные явления, как Сергий Радонежский, – пишет Валентин Распутин, – вызываются не итогом чего-то, а предвестием, в том числе необходимостью спасительных переходов через духовное бездорожье всех времён» («Ближний свет издалека», 1991).

И ныне мы идём к Сергию, чтобы испросить у него совета, помощи, заступничества. Идём, потому что нам хочется постичь смысл русской святости, смысл всей нашей исторической судьбы.

Е.И. Рерих писала: «Много было дано русскому народу, по праву назывался он народом – Богоискателем. Ибо, не в его ли среде появился такой Светоч Духа, как Преподобный Сергий Радонежский, заложивший основание не только государству русскому, но сложивший весь характер народа. Не Его ли трудами, не магнитом ли Его Духа и сподвижников Его заложены и возжены были очаги духовного света, на протяжении веков напитавшие народное сознание? Но расточили наследники завещанное им богатство, отвратились от данного им Богом Воеводы, забыли Его Иерархическое Начало, и оскудело сознание потомства, ввергнув народ в неисчислимые бедствия!» (Е.И. Рерих, 6.6.35).

^{Е.И. Рерих}

 

 

«Преподобный Сергий не от внешней церковности, но от Духа… Но повстречаем и таких, кто будет настаивать, что Преподобный Сергий был истинным церковником, ибо он строил церкви и монастыри, устанавливал суровые уставы, обрядность и т. д. Но смысл всей деятельности Преподобного не во внешней церковности, но в его высоконравственно-воспитательном влиянии на его современников. Устанавливая суровые уставы, внося дисциплину в дикие нравы того времени, он творил характер народа, создавая тем мощь государства. Из истории мы знаем, в каком хаотическом состоянии находился дух народа в тяжкие времена монгольского ига и разнузданных нравов враждующих между собой князей. Нужна была суровая школа и узда, и средства к тому нужно было брать из ближайших доступных народу понятий. Нужны были символы, нужна была обрядность для сознаний, выходивших из младенческого состояния…

...память о Сергии не умрёт никогда, ибо велик магнит духа, заложенный им в душу русского народа. История развития духовности в русской душе и начало собирательства и строительства Земли Русской неразрывными нитями связаны с этим великим Подвижником» (E.И. Рерих, 25.5.36).

И осмысливая наше время нового распада и упадка, скажем словами В.Н. Крупина: «Кажется, уже некуда быть тяжелее российскому кресту, но это ещё не предел. Зато грядущие пропасти мы перейдём благодаря ему. И если с нами такие люди, как Преподобный Сергий… то разве можно чего-то бояться» («Крест и пропасть», 1991).

И, наконец, вспомним завет самого Сергия: «Взирая на единство святой Троицы побеждать ненавистную рознь мира сего». Так прислушаемся к этим Заветам!

г. Семферополь,

1924 г.