warning: Invalid argument supplied for foreach() in /var/www/testshop/data/www/testshop.ru/includes/menu.inc on line 743.

Известняк — это бел-горюч камень русских сказок. Он, действительно, белый, светло-серый, иногда чуть желтоватый. А «горючесть» связана с особенностями его использования, так называемым отжигом. Можно представить себе, как светились-горели раскалённые глыбы камня в вечерних сумерках. Известь, кстати, и своё название получила от греческого «асбестос» — неугасимый.

Известняк — древнейший строительный материал. В незапамятные времена люди укрывались от непогоды в естественных известняковых полостях - пещерах и гротах; позже научились использовать его в «белокаменном» строительстве. Сегодняшние города обязаны своим возникновением этому же камню, так как цемент, основа бетона, получается его переработкой. Известняк и его разновидности — ракушняк, мрамор, травертин — в пилёном, полированном и точёном виде идут на украшение фасадов и интерьеров храмов, дворцов, театров и стадионов. Наиболее драгоценные его разновидности — жемчуг, перламутр, коралл, пещерный оникс - стали материалом ювелирных изделий.

Многовековое общение с известняком и его разновидностями выработало у людей не только массу навыков и приёмов его обработки, но и мощно расширило наши знания об этом мире. Прикосновение же Художника способно вскрыть такие сокровенные глубины его существа, что нам, иногда, при созерцании этих творений, внезапно приоткрывается какая-то сокровенная тайна бытия.

Многоликий известняк

Кустов Ю.Е., кандидат геолого-минералогических наук

Память плохо хранит давние впечатления, не закреплённые в слове. Правда, иногда стоит почувствовать аромат цветка или какой-то обрывок мелодии, сырой и травянистый запах летней реки или услышать тонкое свиристение береговых куличков, — и из полувековой глубины всплывают почти живые ощущения: холод утреннего тумана, лёгкая сухость орехового удилища и шершавость ноздреватых глыб светло-серого камня, отражающихся в чёрной воде. Значительно позже пришло слово — «известняк», и камень стал узнаваемым не только при очном общении, но и на картинах, фотографиях, экране: окские берега у Тарусы, утёсы Жигулей, обрывы Горного Крыма, скалы Архипелага и Коринфа... Такое «шапочное знакомство» позволяет приветствовать при встрече, но ещё не означает знания; только оно позволяет узнать твёрдость и стойкость камня, его белизну и чистоту — готовность быть использованным и проявить себя в качестве того или иного материала.

Термин «известняк» возник в среде промышленников, занимавшихся изготовлением извести. Брали камень, отжигали в больших печах, получая белый едкий порошок — негашёную известь; а потом с шипением и пузырями «гасили» в воде и использовали как связующий материал в каменной или кирпичной кладке. Его же, с древнейших времён, использовали для «белокаменного» строительства, им мостили дороги. Да мало ли какое применение имел этот камень, широко распространённый и удобный в обработке. В последние столетия колоссальные количества его идут на производство цемента. Грандиозные белые, поблескивающие стеклом «термитники» современных городов обязаны своим возникновением, в основном, этому камню. Такое широкое практическое использование накопило много сведений о нём, но этот технологический опыт, закреплённый в виде формул и схем, инженерных расчётов и методически оформленных навыков, всего лишь некоторая часть знания, важная для нас, но — не главная.

Любопытство, не всегда подстёгиваемое только практическими нуждами, заставляло углубляться в природу камня — внимательнее всматриваться в особенности его строения, уточнять состав его частей, приглядываться к условиям его нахождения. За физическими связями, фиксируемыми наблюдателем, проявлялись невидимые логические, выявляемые исследователем. Это — самый загадочный и необъяснимый момент познания. Сколько бы сведений ни накопили мы об объекте, сколь изощрёнными и тонкими ни были бы методы их добычи, никогда сами по себе замеры и определения ничего не говорят о процессе, истории, происхождении. Требуется некая логическая среда, в которой, по её законам, могут быть оживлены эти невидимые, по угадываемые отношения. И хотя любой предмет может быть исследуем в разных подобных системах (например, дерево глубоко и полно обрисовано и в поэтическом образе, и в религиозном мифе), современный человек для описания многих объектов предпочитает пространство естественно-научных понятий и терминов (для того же дерева — ботанику). Известняк поэтому удобно рассматривать в рамках геологического лексикона.

Геологи же этот термин употребляют для обозначения пород, состоящих, главным образом, из минералов углекислого кальция — кальцита или арагонита. Всем знакомы его разновидности — писчий мел и кристаллический мрамор; менее известен травертин — «накипь», образующаяся у источников минеральных вод. Мергель — глинистый известняк, доломит — магниевый известняк (тоже используемые в производстве цементов) у геологов попадают в разряд «близких родственников». Слово чуть изменило значение, приобрело новые оттенки, наполнилось иным содержанием. При таком подходе яснее становится природа камня.

Как уже говорилось, эти породы широко распространены на планете. Почти четверть осадочной оболочки Земли сложено ими. В создании любых осадочных образований обнаруживается, в конце концов, участие живых существ, использовавших для этого энергию Солнца, но в известняках их присутствие проявилось наиболее ярко. Здесь вполне обычны обломки раковин, кораллов, морских лилий, иглы и кусочки панциря морских ежей и звёзд, обрывки разнообразных водорослей. Повсюду комочки известкового ила, пропущенные через пищевод голотурий, червей и прочих некрупных тварей, кишащих в придонном пространстве водоёмов. Главная же часть этих пород — остовы организмов, не видимых глазу. Некоторые из них сейчас обнаружены и изучены, а многие и до сих пор не известны науке. Иногда известняки целиком состоят из скелетов различных морских обитателей, например, рифы.

Слово «рифы» может по-разному отозваться в восприятии. Для моряков — это скалистые выступы морского дна, о которые разбивались корабли. Для биологов — подводные холмы — это место обитания кораллов, моллюсков, водорослей и многих иных существ. В редких случаях они, почти нетронутыми, бывают захоронены и могут пролежать сотни миллионов лет, сохранив облик древних организмов и саму форму этой древней постройки. И, для геологов, рифы — это тела, сложенные исключительно органогенными породами.

Но организмы (полипы, моллюски, иглокожие) отмирают, чаще — постепенно и «по одному», иногда внезапно и целыми сообществами.

 

Многоликий известняк

А.Росселино. Мадонна с младенцем. Мрамор

 

Хрупкие скелеты, не поддерживаемые энергией жизни, разрушаются под напором внешних обстоятельств. Обломки их, оторванные штормами, осыпаются к подножью рифа. Тяжёлые вздохи прибоя давно утихли, но не рассеялись бесследно, а сохранились запёчатлёнными в текстурном рисунке и способны через миллионы лет ожить в цветах и линиях палеогеографической карты или во вдохновенной поэтической строфе. Из кусков кораллов, раковин, других известняков возле рифа формируется новое тело — крупнообломочный слой. За ним — слой слагающих его зёрен. А ещё глубже — тонкий карбонатный ил. И для каждой подобной «зоны» характерны свои организмы, может быть не столь «густо» населяющие его, как на рифе, но длительно живущие здесь, использующие поступающий сюда органический и минеральный материал и, в процессе жизнедеятельности, созидающие характерный облик своего «местожительства». Даже в самой тонкозернистой разновидности известняков, рыхлом, мажущемся меле, под микроскопом обнаруживаются мельчайшие раковинки фораминифер и кокколиты — остатки одноклеточных водорослей.

Известняковый горизонт подразделён на части, закономерно размещённые друг относительно друга и находящиеся в определённом взаимодействии. Известняковое разнообразие, обусловленное сменой донных ландшафтов, существует в поле Жизни, проявлено и подчёркнуто ею, и, потому, доступно иногда прямому наблюдению человека (например, исследователя-аквалангиста). Причины этого разнообразия человек постигает, воплощает в слове, но некий «зародыш» этого слова формируется уже в узких рамках непосредственного контакта и бессловесного «общения» различными группами осадков.

Надо заметить, что камень может на какое-то время оказаться и изъятым из «поля зрения» Жизни. Мы теряем с ним всякий, даже опосредствованный, контакт. Конечно, моделирование в автоклаве либо иное экспериментальное изучение или расчёт позволяют уточнить параметры той среды, куда для нас нет доступа, но всё-таки, непосредственного наблюдения здесь не может быть «в принципе», и тогда нас выручает воображение, способное прояснить истину.

Опущенный на многокилометровые глубины и сдавленный непомерной тяжестью захоронивших его отложений, известняк может оказаться вблизи мощного очага подземного жара. И тогда он изменится, «метаморфизуется» — произойдёт перекристаллизация минеральных зёрен и образуется крепкий и массивный мрамор. Следы первичного строения исчезнут и преображённая порода превратится в кристаллическую массу, сахаристую на изломе и состоящую из зёрен почти одинаковой величины. Правда, если разглядывать под микроскопом тончайшую прозрачную пластиночку этого вещества в проходящем поляризованном свете, то можно увидеть вдруг узенькую, изогнутую полоску, перламутрово сияющую и угасающую волной при повороте приборного столика. Это — знак былого, напоминание о раковине давным-давно исчезнувшего моллюска. Ничего не осталось от неё, и лишь порядок кристаллов указывает на то, что было.

Мрамор приобретает свойства, которые в известняке было трудно и предполагать. Он крепок, блестящ, упруг и податлив, доступен резцу и хорошо держит форму, принимает и охотно хранит полировку. И это сделало его любимым материалом скульпторов. Первые памятники монументальной скульптуры из известняка-мрамора появились в начале VII века до н.э., в Греции. Причём, сначала греческие ваятели употребляли только известняк — материал более рыхлый и мягкий, чем мрамор, но уже к концу столетия, когда дорийцы всё ещё продолжали довольствоваться грубым известняком, ионийские скульпторы переходят к мрамору, способному воплощать более тонкие замыслы и своей формой удовлетворять изысканному вкусу островитян. Острова Накос и Парос особенно прославились мрамором (белым, среднезернистым) и его резчиками. Знаменитыми в античной Греции были и Пентелейские каменоломни, расположенные несколько севернее Афин.

Стоит напомнить, что мастера, работавшие в мраморе, традиционно раскрашивали свои творения минеральными красками: у скульпторов ранней архаики раскраска была сплошной; позже красили лишь одежду, волосы, брови, зрачки, губы (руки, ноги и лицо сохраняли натуральный цвет мрамора); а в эпоху самой поздней классики раскраска вообще начинает исчезать. Знаменитый афинянин Пракситель (IV в. до н.э.), любимым материалом которого был именно мрамор (Лукиан указывает на пентелейский, а другие авторы упоминают паросский), применял обычно лишь лёгкое общее тонирование изделия и покрытие его восковой плёнкой. Современники отмечали поразительную прозрачность и почти живую нежность его изваяний.

Дело в том, что кальцит обладает довольно редкими оптическими свойствами. Минералы с совершенной спайностью (а кальцит — именно такой), из-за отражения лучей от многих невидимых поверхностей и частичного их рассеивания, часто обнаруживают перламутровый блеск. К тому же, он сильно плеохраирует, то есть изменяет окраску в зависимости от направления распространения света. И, наконец, кальцит иногда способен люминисцировать. При воздействии ультрафиолетовых лучей атомы его кристаллической решётки возбуждаются, и в результате такой своеобразной «инициации» вещество излучает энергию и начинает светиться. Практически не видимая на дневном свету легчайшая «аура» может стать в определённых условиях доступной для чуткого взгляда художника. В некоторых природных разновидностях этого минерала удаётся ощутить этот удивительный световой перелив: в полосчатом пещерном ониксе — любимом материале резчиков камей, в перламутре раковин, в жемчуге — самом живом и удивительном изо всех самоцветов и в белом мраморе, особенно в просвечивающих изделиях из него, можно углядеть эту странную и причудливую игру света, напоминающую едва уловимые движения светоносной ткани: тонкий радужный пар над вечерними мартовскими сугробами, мерцание бабочек в летних сумерках и матовое, чуть заметное, излучение человеческого тела. Возможно, именно поэтому мрамор оказался лучшим материалом, отображающим наготу.

 

Многоликий известняк

О.Роден. Мысль. Мрамор. 1886

 

Все эти свойства были научно познаны лишь в последние столетия, но Художник, иными путями погружаясь в вещество, познавал его возможности. Пракситель был поэтом Афродиты. Этот образ он носил в душе в течение всей жизни, а пять её изображений остались в памяти потомков. До нас дошли только некоторые из этих изваяний, да и то, в основном, в копиях, к тому же не самых лучших. Поэтому, чтобы оценить истинное очарование, рождаемое встречей с шедевром, вернее опираться на слово, лучше донёсшее живое восприятие современников. В античном мире Афродита Книдская, «из-за которой многие специально путешествовали на Книд, — сообщает Плиний, — считается самой замечательной статуей. <...> Царь Никомед, желая купить её у книдян, предлагал освободить их от всех долгов, которые были огромны, но книдяне отвергли его предложение, предпочтя удержать статую». Искусство художника превратило мраморный блок в нечто совершенно повое — имеющее другое значение и другую ценность.

Но прежде чем мрамор, вызревший на огромных глубинах, станет доступен человеку и приобретёт новый смысл в его творениях, должны были произойти могучие планетные катаклизмы. Пройдут многие миллионы лет. Найдёт выход накопленная в глубинах Земли энергия. И с невероятной силою воздымутся мощные плиты. Массивные блоки полезут друг на друга. Покарёжатся и деформируются слои. Образуются складки, своды, купола. Восстанут утёсы. Из тьмы недр вознесутся к небесам вершины. На месте былых морей воздвигнутся горы, сверкнув внезапно ослепительным кристаллическим нутром. Возникнут новые формы, новая реальность. (Но и в этих скалах и громадах - детях нового времени - будут, иногда почти незримо, присутствовать следы былых эпох). А потом ручьи и потоки врежутся в массивы. Реки и овраги рассекут, расчленят пласты. По едва заметным трещинам просочатся воды, ведь кальцит довольно легко растворим, особенно в присутствии углекислоты. Циркуляция вод породит подземные галереи, пещеры, гроты, на «потолках и стенах» которых возникнут полосчатые льдистые натёки и наплывы пещерного оникса. Внизу, у реки в долине, забьют родники, и вблизи этих источников высадится губчатый пористый известняк — травертин. Известь часто осаждается на растениях, «высасывающих» углекислоту из растворов, и поэтому для травертина обычны отпечатки листьев и стеблей.

Так камень оказывается на поверхности, опутывается древесными корнями, разорвавшими былое единство; скалы и глыбы окутываются зелёным и бурым покровом трав и мхов. Здесь камень становится доступным человеку. Правда, горняку, чтобы добраться до искрящегося белого нутра приходится расчищать его, освобождая от земли, обломков, крошки, грязи... Среди трещиноватых и повреждённых, изъеденных кавернами и измазанных ржавчиной выбираются наиболее ровные, сохранившиеся участки и в их пределах вырубаются блоки, обычно не очень большие (менее половины кубометра). Изредка удаётся обнаружить крупный монолит чистого белого крепкого мрамора. Обнаружив его, каменотёсы аккуратно нащупывают тонкие нитевидные трещины и, медленно раздвигая их деревянными клиньями, поливаемыми водой, отделяют, в конце концов, глыбу от массива.

Места, где можно было добыть подобный блок, были известны с глубокой древности. С античных времён прославилось месторождение Луни в Апуанских Альпах. Здесь добывался знаменитый голубоватый мрамор, широко использовавшийся как скульптурный материал и во время Империи. В эпоху Возрождения эти каменоломни, расположенные на самом северо-западе Тосканы и уже именуемые Каррарскими, обрели новую жизнь. Где-то в самом конце XV века здесь был добыт крупный столбообразный монолит чистого белого мрамора (правда, изогнутый) и переправлен в столицу Тосканы — Флоренцию. В этой глыбе, сообщает Вазари, было девять локтей (более четырёх метров). Попытка вырубить из неё статую, предпринятая неким мастером Симоне да Фьезоле, оказалась неудачной, и в результате блок, получивший, в добавок к своим недостаткам, ещё одно увечье, был оставлен до лучших времён. 16 августа 1501 года общее собрание флорентийского цеха шерстянщиков, которому принадлежала глыба, избрало мастера Микеланджело, сына Лодовико Буонарроти, «изваять и совершенно закончить» из неё статую под названием «Гигант». Микеланджело приступил к работе 13 сентября 1501 года. И оставалось только почти двухлетним вырубанием высвободить Гиганта из глыбы. Резец, то неистово вгрызаясь в массив, то неслышно скользя по невидимым силовым линиям камня и при этом вслушиваясь в пульс художника, постепенно обнажает всю глубину натуры, скрытой в мраморе. Скульптура эта, завершённая в 1504 году, была торжественно поставлена у входа в Палаццо Векьо. В 1873-м она была перевезена под крышу, в Галерею Академии, а на прежнее место водрузили мраморную копию. Ещё одна копия, правда, уже бронзовая, увенчивает монумент, возведённый в честь Микеланджело в конце прошлого века на высоком берегу Арно.

Давид стал едва ли не самым знаменитым изваянием Нового времени. В разных музеях Мира есть его изображение. Москвичи могут получить представление об этом образе по известной гипсовой копии, украшающей «Итальянский дворик» в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина, и мы, созерцая её, имеем возможность постичь всю долгую немую историю глыбы: в набухших венах видятся извивы ходов древних придонных существ; тяжёлая до неподъёмности правая кисть — память о страшном грузе давящих осадков; приподнятое левое плечо как бы вздыбливает эти тяжкие толщи, а острые изломы левого локтя и правого запястья вызывают образ покарёженных пластов. Всего же поразительнее этот взгляд «болезненноотверстого ока» с глубоко врезанным зрачком, прозревающий будто из глубин планетной истории — через головы столетий — неумолимость грядущих катаклизмов. И самой непостижимой тайной представляется то, что длительный, безмолвный и тёмный труд колоссальных планетарных сил поместил в эту узкую, спирально изогнутую глыбу именно этот «мотив», который в определённый срок дождался своего воплощения и уже в виде статуи был высвобожден из недр камня чуткой рукою ваятеля.

«Нужна была изначала данная узкая и длинная глыба мрамора, чтобы Микеланджело нашёл в ней напряжённую тетиву своего Давида», — пронзительно зорко отметил М.Волошин. И глядя на мрамор, и вспоминая всё, что с ним произошло, понимаешь, что это — судьба и что всё наше бытие — это цепь форм, в которых есть не только преемственность, но и предопределённость. Переживший длительную историю — безымянный риф — подземный пласт — горный массив — блок в каменоломне — неприкаянная глыба на задворках собора — знаменитый монумент на площади — почётный музейный экспонат — камень стал частью человеческой истории...

Зачатый жизнью в древних морях, прокалённый в планетных недрах, вознесённый тектонической мощью на вершину горы, он ожидал человека, и человек возник из планетного бытия — с тем, чтобы сделать внятным и проявленным глухой и тёмный голос вещества...

Погружаясь в камень и познавая его, человек познаёт себя — свою роль на этой Земле, свой путь, свои задачи, и знание это открывается Миру в Слове, некогда заброшенном в глубины вещества и через несметные толщи веков проявившемся на планете.

 

Идентификация
  

или

Я войду, используя: